|
Михаил Булгаков. Оперные либретто. Н.Шафер. Петр Великий (комментарии к либретто)
Булгаков нашёл чудесный поэтический эквивалент для передачи этого невыносимого одиночества Петра. Никакого философствования, никаких деклараций, никакой ярости героя от сознания собственного бессилия... Просто после очередной схватки с сыном (на корабельной верфи) Петр в тяжёлом состоянии садится на бревно, к нему подсаживается Екатерина и начинает убаюкивать его, как малого ребёнка. Она пытается вызвать в его памяти счастливые дни далёкой молодости, полной свежести и блеска, когда необыкновенный саардамский плотник Михайлов в своих любимых мечтах предвидел могущество русского флота. Здесь Екатерина неожиданно преображается в Маргариту, которая в трудную минуту оказывает спасительную душевную помощь Мастеру. Обратим внимание: она даже произносит это прекрасное слово - м а с т е р . В сущности Булгаков сочинил колыбельную: стих течёт плавно, естественно, одухотворенно, без всяких претензий на сложные ассоциации:
"Хорошо тебе спать в бригантине твоей, разлюбезное, славное дело! В борт волна тихо бьёт, хорошо на Неве тебе спится... А заснёшь, тут и сон расчудесный придёт, глядь, приятное тут и приснится... (Гладит голову Петру. Петр закрывает глаза, затихает.) Хороши корабли, хороши, нету в них никакого изъяну - и "Штандарт", и "Самсон", и "Ричмонд", и "Армонд", и проворная шнява "Диана". Плещут гюйсы на всех кораблях, и прилажены крепко снасти, и с эскадрой плывёт адмирал, корабельный Михайлов наш мастер. Фордевинд задувает в корму, мы догоним коварного шведа! И не плавать на море ему, и не видеть над нами победы! Эй, гляди... Шаутбенахт! Гляди в ночь, адмирал!".
Это самый трогательный эпизод в либретто. Нетрудно представить себе, какую музыку "Колыбельной" мысленно слышал Булгаков: мелодичную, заманчивую, льющуюся неторопливыми волнами, немного чувствительную, но не слащавую - с затаённым драматизмом, который растворяется в перезвоне курантов... Был ли он уверен, что Асафьев сочинит именно такую мелодию? Неизвестно. Автор классических музыковедческих трудов, Асафьев даже в своём популярнейшем балете "Бахчисарайский фонтан" не создал ни одной мелодии, которая была бы "на слуху" у меломанов. И хотя Булгаков хвалил его музыку к "Минину и Пожарскому", тем не менее, оперу "Петр Великий" он непрочь был сочинить в содружестве с Е.Петуниным, либретто "Чёрное море" рискнул отдать С.Потоцкому, а "Рашель" с увлечением писал специально для И.Дунаевского (причём, как выяснилось, тайком от Асафьева).
Следует напомнить, что тематически либретто Булгакова примыкает не к роману А.Н.Толстого "Петр Первый", а к его пьесе и киносценарию. Может быть, именно потому, что роман Толстого посвящен в основном молодым годам Петра, он носит более радужный характер, хотя и фиксирует наше внимание на бедах и недостатках суровой российской "перестройки" XVIII века. Роман, как мы знаем, остался незаконченным, но Толстой и не собирался доводить его до последних лет жизни своего героя: он решил распроститься с ним гораздо раньше. "Роман хочу довести только до Полтавы, может быть, до Прутского похода, ещё не знаю,- делился планами и сомнениями писатель в одном из писем. - Не хочется, чтобы люди в нём состарились,- что мне с ними со старыми делать?"11.
Либретто же Булгакова как раз начинается с Полтавской битвы, а далее мы видим уже стареющего Петра, чьё слово подчас бывает бесплодным. Вот почему некоторые эпизоды отдают грустью и горечью. Тем более, что писатель не пророчествует, не "подхлёстывает" себя и не стремится придать этим эпизодам характер вымученного оптимизма.
Пьеса Толстого, в отличие от романа, охватывает примерно тот же период жизни Петра, что и булгаковское либретто. Петр у Толстого тоже стареет, но пьеса настолько насыщена его волевыми декларациями, что читатель и зритель этого почти не замечают. И действительно, толстовский герой постоянно обуреваем глобальными и высокими целями, булгаковский - мрачными раздумьями о судьбе России после его смерти: "Стал хворать я, мой сын, видно, годы не те, а я есть человек, как и каждый. Как уйду я под смертную сень, кто же дом наш российский управит? [...] Я умру..." Для набатного стиля пьесы Толстого такой монолог Петра совершенно немыслим.
|