Впервые опубликовано в сборнике: Музыка России. Выпуск 3. М., 1980. Публикация М.Козловой.
Печатается по тексту этого издания со сверкой по различным рукописным редакциям и с исправлениями, оговоренными ниже в данном комментарии.
Именно от драматических пьес пришел М.А.Булгаков к оперным либретто, а не наоборот. "Минин и Пожарский" - первый его опыт в этом жанре. Каким же образом и почему Булгаков стал либреттистом?
Служба во МХАТе тяготила писателя. Не найдя общего языка с руководством театра, он ждал удобного повода, чтобы покинуть дарованный ему Сталиным пост режиссера-ассистента. И когда 14 сентября 1936 года дирижер Большого театра С.А.Самосуд, будучи в гостях у Булгакова, произнес фразу: "Мы вас возьмем на любую должность", писатель поверил, что его жизнь может измениться к лучшему. Он написал два заявления: одно во МХАТ с просьбой освободить его от занимаемой должности, другое в Большой театр с просьбой зачислить его в штат в качестве либреттиста-консультанта.
Итак, осенью этого же года опальный художник, автор заклейменных в печати пьес, переменил службу. Администрация Большого театра радушно приняла нового служащего. Договор определил диапазон работы Булгакова: ему надлежало не только редактировать чужие либретто, но и сочинять собственные - по одному в год.
Но к моменту поступления в Большой театр Булгаков уже был автором первого варианта оперного либретто "Минин и Пожарский". Поразительно, как писатель быстро освоил новый для него жанр: либретто было создано в предельно короткий срок (за один месяц!) жарким летом 1936 года. "Спровоцировал" его на этот шаг театральный художник В.В.Дмитриев в сообществе с заместителем директора Большого театра Я.Л.Леонтьевым. Разумеется, писателю вначале не хотелось нарушать свои прежние творческие планы. Но Леонтьев знал, что музыкальная душа Булгакова откликнется на его призыв. Кроме того, он был уверен, что к оперному либретто никто не станет придираться, и если "Минин и Пожарский" обретет сценическую жизнь, то писатель выберется из материальной нужды и сможет спокойно трудиться над романом "Мастер и Маргарита".
Увы, Дмитриев и Леонтьев не были зоркими, надежды их не оправдались. Несмотря на добротную музыку, которую сочинил Б.В.Асафьев, опера "Минин и Пожарский" не была поставлена на сцене Большого театра. Трудно сказать, кто был более сокрушен - писатель или композитор. Сохранившаяся между ними переписка позволяет сделать вывод, что Булгаков проявил большую устойчивость: он давно закалился в подобных ситуациях и был готов к любым неприятностям. Асафьев же, как ни странно, оказался в более угнетенном состоянии: ему чудилось, что его ценят прежде всего как музыковеда и никто не хочет признать его композиторское дарование. Эта переписка опубликована (со смягчающими сокращениями) А.Павловым-Арбениным в третьем выпуске сборника "Музыка России"1.
Вначале ничто не омрачало настроения композитора и писателя. Узнав об окончании работы над либретто (то есть над его первым вариантом), Асафьев в письме от 10 июля 1936 года горячо поздравляет Булгакова и выражает глубокую веру в успех их общего, родного дела. Через две недели композитор сообщает, что либретто его "взволновало" и "всколыхнуло", а через три месяца, 17 октября, шлет телеграмму: "Вчера шестнадцатого кончил нашу оперу... " (с.263).
Булгаков очень серьезно отнесся к телеграмме и выехал в Ленинград, чтобы послушать музыку. Встреча была теплой, сердечной, музыка понравилась...
Но уже в декабре настроение Асафьева резко меняется: в его письмах начинают звучать пессимистические нотки, он жалуется на "гнусное самочувствие". Что же произошло?
События осложнились, закрутились... После разгрома оперы Шостаковича "Леди Макбет Мценского уезда" Сталину захотелось послушать простую "песенную" оперу, и С.А.Самосуд, вместо того чтобы заняться "Мининым и Пожарским", принялся "дотягивать" до нужного художественного уровня оперу И.И.Дзержинского "Поднятая целина". А на горизонте маячило возобновление большой пятиактной оперы "Руслан и Людмила" с полным восстановлением всех купюр - следовательно, надеяться на Самосуда опять-таки было бесполезно, ибо он-то и взялся за восстановление глинкинского шедевра.