Михаил Булгаков. Оперные либретто.

Н.Шафер. Минин и Пожарский (комментарии к либретто)

И лишь после этого следует реплика Минина, известная по окончательной редакции: "Свободен отчий дом... " - и с некоторыми разночтениями сцена идет до конца так же, как она публикуется в данной книге. А процитированный выше эпизод автору пришлось изъять, потому что в 1936 году, когда репрессии уже стали нормой нашей общественной жизни, мысли о милосердии ("Не бей... безоружных! ") вряд ли могли быть почитаемы: газеты и радио провокационно настраивали людей на иную эмоциональную волну...

В отделе рукописей РГБ есть экземпляр, перепечатанный в том же 1936 году⁶. В сущности, он мало отличается от первого беловика - здесь есть лишь стилистическая правка в некоторых местах и, кроме того, отсутствуют места, зачеркнутые прежде карандашом. Отдельно хранится третья картина с незначительными разночтениями⁷.

Особо необходимо обратить внимание на машинописный экземпляр либретто 1937 года⁸. Здесь Е.С.Булгакова разметила места для дополнений, которые были сделаны позже, в 1938 году. Это - один из основных канонических текстов второй редакции. Если добавить к этому тексту дополнения, которые хранятся отдельно⁹, то перед нами - окончательная редакция "Минина и Пожарского", воплощенная, по счастью, Б.В.Асафьевым в музыке. Впоследствии Е.С.Булгакова несколько раз перепечатывала текст уже с учетом этих дополнений. Все эти экземпляры также хранятся в Отделе рукописей РГБ¹⁰ Разночтения - малосущественные, но в отдельных экземплярах расширены авторские ремарки. Так, в фонде Б.В.Асафьева хранится экземпляр с финальной ремаркой, которая отсутствует в окончательной редакции:

"В Кремле ударили колокола. Из Кремля поплыли хоругви. Послышался хор "Тебе бога хвалим""¹¹.

Есть смысл привести асафьевские вставки, поскольку они могли быть согласованы с Булгаковым. В монологе Мокеева после слов "Слышал я утром, народ толковал, Гонсевский Ильюшу на цепь приковал! " (вторая картина) далее следует такой текст: "Слышал еще о боярах молву: спорят о власти и делят, предатели, нашу страну, шведов и Польшу зовут на Москву"¹².

В сцене, когда народ бросается к Оружейной палате, чтобы добыть оружие (третья картина), звучит такой текст:

ЖЕНСКИЙ ХОР. Эх, где ты, сила-силушка, ты сила-рать народная?

МУЖСКОЙ ХОР. Эх, как тебя-то, силушку, враги хотят в полон забрать.

НАРОД. Эх, да не бывать тому, чтобы народ-силач да не прогнал с земли стаи воронов. Чтоб злые вороги, придя за наш рубеж, здесь не сложили бы свои головы. Эх, рать народная, могучая, сомкни несокрушимый строй. И за свободу своей родины зови врага на смертный бой!¹³.

В "костромской" сцене (шестая картина), когда народ сбегается ко двору воеводы, слышны такие реплики: "Колокол бьет, заливается! Набат! Набат! ". Асафьев добавляет: "Не в посаде ли загорелось? Не горит ли город? " и еще одно добавление - после слов "Узрели мы прелесть вражью! " следует: "Узнали мы вражью спесь"¹⁴. Нужно отметить, что все асафьевские вставки (за исключением хора в третьей картине, который вписан в партитуру оперы), сделаны на полях либретто. Как мы видим, композитор позволил себе не так уж много добавлений, но все они обусловлены стремлением оттенить детали, которые свидетельствовали бы о росте самосознания русских людей, об укреплении традиций освободительной борьбы в народных массах.

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter