|
Исаак Дунаевский. "Когда душа горит творчеством..." Письма к Р.Рыськиной
Угнетают меня и неполадки в работе над "Клоуном", возникающие то ли от собственного бессилия решить трудные музыкальные задачи, то ли от неподатливости материала, вызванной несоответствием между моими требованиями и возможностями моих соавторов. Ужасно то, что люди ждут от меня чего-то необыкновенного, и я волей-неволей должен пыжиться, тужиться, сомневаться, переделывать, отбрасывать то у себя, что могло составить честь любому другому композитору. А самое главное, что я лишен права на среднее качество. Одни на меня смотрят с надеждой и верой, другие, затаясь, поджидают, когда я шлепнусь, чтобы подтолкнуть меня ближе к яме. Кому из коллег может нравиться стихийно вспыхнувшая в зале овация по моему адресу, когда докладчик об итогах оперетты за 1949 год сказал, что Дунаевский в сто раз выше по мастерству Кальмана и Легара вместе взятых? Это не нравится, кстати, и мне, ибо признание такого допущения создает взгляд на меня как на опереточного "мэтра", которому ошибки не будут прощаться. А между тем, ошибаться сейчас обязательно нужно. Вы не смейтесь! Мы в искусстве решаем такие невероятные задачи, что если ошибки могут быть не замечены сегодня, то завтра их обязательно заметят, ибо их вытянет наружу само развитие жизни. И в "безоблачно ясный" мир опереточного искусства вторглись те же явления, те же требования, те же принципы, которые свойственны всему фронту искусства. Я слишком хорошо это понимаю, чтобы писать для оперетты просто приятную, просто веселенькую музычку. И вот иногда меня покидают и силы, и желание, и уверенность в том, что ты хорошо и правильно делаешь. Наше искусство находится на том страшном перепутье, когда мы хорошо уже знаем, что плохо и не нужно, но когда мы еще не знаем, как сделать хорошо и нужно. Именно в этом заключаются причины ошибок и срывов даже у талантливых людей.
Но я увлекся темой, которая, видимо, не случайно и помимо моего желания появляется в нашей переписке. Я оставляю ее, чтобы поговорить о другом.
<...> Так позвольте, Раинька на этой шутке21 закончить письмо, пока я снова не насупился в предвидении нового "очаровательного" московского моего дня с его дурацкой мотней, хотя сегодня и воскресенье. Надо сниматься для экспорт-фильма, надо опять встречаться с авторами и, что самое ужасное и чего до ужаса не хочется, надо вечером на "Вольном ветре" быть объектом чествования всей труппы, которая из-за отъезда в Ленинград не могла своевременно это сделать.
Ваш И.Д.
21 февраля 1950 г.
<...> Что такое экспорт-фильм и где Вы его можете увидеть?
Мой друг, Вы невежественны, как рядовой советский поэт. "Экспорт-фильм" - это учреждение, отдел Министерства кинематографии, занимающийся экспортом наших фильмов. Увидеть это почтенное учреждение со всеми его сотрудниками Вы можете в Москве. Но специально приезжать для этого я не советую.
Я Вам писал, что ездил сниматься для экспорт-фильма. Правильно! Это было необходимо для их рекламы, которую они готовят для выпуска "Кубанских казаков" за границей. Единственная моя ошибка, что я не взял слово "Экспорт-фильм" в кавычки. Это дает возможность Вам оправдаться в невежестве и обрушить на мою лысую голову град упреков.
Засим целую Вас крепко и жду Ваших писем.
Ваш И.Д.
1 марта 1950 г.
Дорогой друг мой, Раинька! Когда я был маленьким и жил в Харькове вне дома, то есть вне родной семьи, мой покойный отец всегда писал мне письма, излагая свои указания и советы под номерами. Так, например, когда приближались рождественские или пасхальные каникулы, он неизменно перечислял:
1) Не прыгать в вагон на ходу поезда.
2) Не пить сырой воды.
3) Не переходить из вагона в вагон во время хода поезда и т.д.
Смешно мне тогда было, но как бы дорого я сейчас заплатил, чтобы отец был жив и давал мне свои ласковые номерные указания! Но я уклонился от своей цели. Я вспомнил эти отцовские письма, так как собираюсь начать <свое> письмо с перечислений. Итак:
1) Мое предыдущее письмо вовсе не было ядовитым, и Вы, видимо, не учуяли его <подлинных> интонаций.
2) "Ядовитость" в моем обращении с людьми действительно имеет место, но никак не является показателем моего хорошего настроения. (Кстати,мое перо часто спотыкается. На страницах получилась совершенно не свойственная мне грязь. Прошу прощения - я очень устал).
|