"СВЕТЛЫЙ ПУТЬ"

Профессор Наум Шафер собрал единственную в своем роде коллекцию мировой музыки, в каталоге которой более полутора миллионов произведений. Открыл человечеству доселе неизвестного Дунаевского. И отсидел в тюрьме за профессиональное любопытство. Для одного человека это уже много, но для Шафера и это еще не все..

ПОКОЛЕНИЕ "ШЕСТИДЕСЯТНИКОВ"

- Ко мне пришли с обыском, нашли у меня "Доктора Живаго" Пастернака, некоторые произведения Солженицына, повесть Даниэля "Говорит Москва", статьи Синявского. Одним из самых грозных пунктов обвинения были песни Высоцкого. Разговаривая со следователем, я сказал, что наступят времена, когда я буду первым публикатором этих вещей. И свое слово сдержал. Могу показать вам справочник, где я фигурирую как первый публикатор нескольких, правда, блатных песен Владимира Высоцкого. Но, знаете, я ведь песни Высоцкого блатными в полном смысле этого слова не считаю. Это Розенбаум сочиняет блатные песни. У Высоцкого в его песнях есть очень большой подтекст. Если помните, была у него такая песня про "Нинку-наводчицу". Содержание этой песни сводится к тому, что один разбитной парень полюбил страшно некрасивую девушку. У нее и глаз кривой, и ноги, как он поет, разные, и дурно от нее пахнет, и все твердят ему, что такую любить нельзя, что с нею спит каждый кому не лень. А он в ответ, и это рефреном проходит через всю песню: "А мне плевать. Мне очень хочется". Формально это блатная, грубая, циничная песня. А фактически в условиях того времени, в середине 60-х годов, это звучало как песня, утверждающая право каждого человека на свой собственный выбор. Плевать! Вот она ему нравится, и все!

ОБИДА

Меня арестовали в 1971 году. Я работал над диссертацией "Русская гражданская поэзия за сто лет". Взял отрезок с 1856 года, когда вышел первый сборник Некрасова, по 1956-й, когда стали выходить первые сборники с гражданскими стихами Евтушенко. Меня интересовало, как такая оппозиционная поэзия воспитывала гражданское самосознание. Некоторые эстеты на эту тему смотрели и смотрят немного презрительно. Они считают, что назначение поэзии не в этом. Поэзия должна возбуждать очень красивые мысли и чувства, отрывать человека от земных неурядиц, чтобы он все время пребывал в состоянии высокого поэтичного парения. Я, кстати, абсолютно согласен с этим! Но вместе с тем считаю, что есть и другая поэзия, которую можно приравнять, если не к набату, то хотя бы к публицистической эстраде. Эта поэзия стимулировала публику, раскрывала ей глаза.

В процессе работы над диссертацией я стал собирать материалы. Поскольку у меня был период по 56-й год, я стал собирать образцы ЭТОЙ поэзии. Ну и дособирался!.. К тому же я не мог себя ограничить одной только поэзией! Если мне дают почитать какие-то неопубликованные вещи Солженицына, я же не могу сказать: "Нет! Я читать не буду! Он - антисоветчик". В таком случае я не был бы филологом.

Тогда на меня пошел донос. Не хочу называть имя этой женщины, потому что мне жалко тех людей (кстати, ее уже нет, она умерла), которые до сих пор любят ее. Я же нанесу им глубокую рану. Считаю, что она сама себя наказала, потому что всю оставшуюся жизнь жила с клеймом "доносчицы". Ей не позавидуешь: Вообще больше всего меня потрясло не это. Я мог бы назвать другое имя. Но думаю, что, может быть, позже об этом напишу. Этого человека тоже уже нет. (Наум Григорьевич в беседе назвал имя этого человека. Однако было решено пока не предавать это имя гласности. В материале он назван просто Н. - Авт.). Вам известен такой преподаватель КазГУ - Н.? Понимаете, основная часть материалов шла от него. Я этого человека боготворил. Это был один из наших самых любимых преподавателей. Эрудит высшего класса, большой знаток поэзии. Он читал нам изумительные лекции по древнерусской литературе, вел спецкурс по Некрасову. Мы, студенты, его боготворили! В 50-е годы, при Сталине, он подвергался большим гонениям. А в 60-е, думаю, нет. Это сильное преувеличение. Но дело не в этом: Когда меня застукали с этими материалами, передо мной стояла главная цель - любой ценой выгородить его. Ведь чувствовалось, что искали не меня, искали, откуда идут материалы. Искали его! Он давно был "на приколе" в органах. Я думал, что не переживу, если его посадят. Материалов было довольно много. Но случилось так, что та женщина знала точно, что от него ко мне только-только поступила стенограмма судебного процесса над Бродским. Когда я говорил следователям, что у Н. ничего не брал, они могли мне верить только до той поры, пока я бы не сознался, что Бродского я у него не брал. Для того чтобы все выглядело правдоподобно, я этого скрывать не стал. Знал, что ему это никак не повредит.

Когда меня арестовали, мой брат поехал в Москву и встретился там с Михаилом Васильевичем Гришиным. Он сказал ему, что если посадят Н., то Наум этого не вынесет и может даже наложить на себя руки. "Вам ничего не будет. Возьмите на себя эти материалы", - говорил он. Дело в том, что органы не могли успокоиться до тех пор, пока каждый листик по моему делу не был приколот к их источнику. И вот ВЕЛИКАЯ РУССКАЯ ДУША. Человек - великой жертвенности, который, рискуя своим положением, своей жизнью, взял все на себя и подтвердил, что эти материалы шли от него. И таким образом Н. был спасен. За процесс Бродского ему просто пришлось переменить место работы, но сам он не пострадал ни на грамм. По моему процессу проходили 30 человек, но сел я один. Никого за собой не потянул. А он посчитал меня предателем! За то, что в числе других у него провели домашний обыск! Он мне этого простить не мог. Хотя в то время, когда я давился тюремной баландой, как говорится, Н. стал и доктором наук, и профессором, что напрямую свидетельствовало о том, что я ему никак не навредил! А я потерял семнадцать лет своей жизни! Я отсидел полтора года и пятнадцать лет не мог никуда устроиться. Меня боялись брать в университет. Я, будучи доцентом, преподавал в вечерней школе. Меня потряс не арест, меня потрясло не то, что органы мною занимались. Кстати, там работали разные люди. Были там и мерзавцы, но были и глубоко порядочные люди. Меня потрясло, что он не оценил жертвы:

И знаете еще что? Н. любил создавать вокруг себя ореол великомученика. Его немножко раздражало, что великомучеником на самом деле оказался я. А он нет! Хочется быть великомучеником, а сидеть-то не хочется. Дело не в том, что он от меня отвернулся! А в том, что он считал, что Я виноват в его несчастьях! В то время, когда ОН виноват! Материалы-то были его! От тюрьмы-то его спас я. Но не мог он мне простить, что у него среди многих других лиц был произведен обыск. Ну и что?! У всех были обыски. Один доцент, находясь в совершенно жутком психологическом состоянии, даже выбросился из окна. Он разбился насмерть! Для Н. - это ничего. САМОЕ ГЛАВНОЕ, что у НЕГО был обыск! Это страшное разочарование в человеке: Но даже несмотря на это, я все же считаю его своим учителем. До сих пор, когда читаю лекции по литературе, в особенности когда подхожу к Некрасову, я ссылаюсь на Н.

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter