|
Наум Шафер. День Брусиловского Через все испытания – с Брусиловским!
Моя "притча" о характере и его роли в судьбах моих старых знакомых касалась больше меня, чем Наума. Боюсь, что он воспринял это по-своему. Возможно, у Медведкина и есть что-то, но сути это не меняет (для меня лично).
Рады будем увидеть вас в Алма-Ате. Крепко жму вам руки.
Бруно".
Это письмо, долженствующее закончить нашу дискуссию о юмористических рассказах писателя Эдуарда Медведкина, отклонилось в сторону от основной темы и превратилось в доброжелательную сентенцию по адресу Наташи. Но главное оказалось в другом. Никто ещё не знал имени Горбачёва, затеявшего "перестройку" и ликвидировавшего Коммунистическую партию, никто не имел понятия о Ельцине, отдавшего потом мировую многонациональную державу на съедение американцам, а умница Бруно уже понимал, что дело не столько в этих двух личностях, сколько в неискоренимой психологии большинства населения, которое всё это допустило. После смещения Никиты Сергеевича Хрущёва вирус дешёвого потребительства ожил и достиг своего апогея в пик брежневского правления, когда личные интересы стали превалировать над государственными. Так что и Горбачёв, и Ельцин имели дело с уже хорошо "обработанным" материалом. Оставалось лишь избавиться от таких верховных убежденных коммунистов, как Андропов, и от таких принципиальных и образованных военных полководцев, как генерал Лебедь.
Но трагический парадокс в том, что и сам мой любимый Бруно оказался жертвой заразного потребительства, которое он сам же яростно обличал. Не верите? Так вот вам грустный конец нашей многолетней сложной дружбы.
Примерно через полтора года получаю от него короткое письмо, в конце которого меня обожгла неожиданная фраза: "Если будешь весной в Алма-Ате, постарайся устроиться в гостинице, так будет лучше".
- Наташа! - вскричал я. - Мне срочно нужно выехать в Алма-Ату!
- Опять Алма-Ата? - возмутилась жена. - Да нет уже там Брусиловского! Нет! Он в Москве!
- Брусиловский здесь ни при чём. С Бруно случилось какое-то несчастье. Он предостерегает меня от встречи с ним. Боится навредить мне. Вероятно, не сдержался и выплеснул кому-то в лицо правду-матку. И он теперь на подозрении. Может быть, его уже выгнали из Академии. Не дай Бог, могут его и посадить. Он страхует меня.
- Но чем ты сможешь ему помочь? Ты сам ведь ещё на приколе.
- Это неважно. Мне нужно просто побыть рядом с ним. Ну пойми: не могу же я бросить друга в беде! Тем более, что он проявил заботу обо мне: держись, мол, подальше, не ночуй у меня, остановись в гостинице, тебе и без того, дескать, худо.
Это была последняя вспышка моего глупого романтизма, над которым сам же Бруно неоднократно потешался.
Прилетев в Алма-Ату, я тут же в аэропорту сел в такси и попросил довезти меня до Академии наук. Прежде всего надо было удостовериться, работает ли там ещё мой друг или нет.
И вот сюрприз: подъехав к зданию Академии и выйдя из автомобиля, я с графической точностью, как на портрете, увидел на ступенях спокойно стоящего Бруно с незажжённой папиросой в руке. Трудно сказать, что я пережил в этот момент - радость или недоумение. Я подбежал к нему с возгласом:
- Бруно, дорогой, ты, оказывается в порядке!
- Как видишь... - сдержанно ответил он, уклонившись от моей попытки обнять его. - Вот вышел освежиться, покурить... А ты откуда взялся?
- Бруно, мы с Наташей в шоке. Почему ты запретил мне встречаться с тобой?
- Сначала ответь, восстановили ли тебя на работе в институте.
- Пока ещё нет...
- Значит, по-прежнему мыкаешься в вечерней школе... - задумчиво произнес Бруно. - Выходит, что ты не реабилитирован...
- Бруно, я не понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору о тебе.
- Не понимаешь? Сейчас объясню. Ты ведь помнишь, что я никогда с тобой не лукавил и честно выдавал то, что думал.
- Конечно, помню. Поэтому я тебя и ценил, хотя не всегда соглашался.
- Главное, что помнишь. Поэтому выслушай моё нынешнее честное экспертное мнение о тебе. Ты, Наум, эгоист.
- Я? Эгоист? Да разве я примчался бы к тебе, если бы был эгоистом?
- Да, эгоист. Своими регулярными приездами и ночевками в моём доме ты меня компрометируешь. У меня сейчас идёт повышение по службе, со мной здоровается за руку сам академик... - Бруно назвал фамилию, которую я не запомнил,- а ты портишь мне карьеру. Что подумает уважаемый академик, если узнает, что я принимаю у себя дома бывшего политического арестанта, да ещё и не реабилитированного?
На мгновение я остолбенел, но всё же у меня хватило сил резко повернуться и зашагать в сторону вокзала Алма-Ата вторая, чтобы немедленно купить билет и тут же поездом отправиться назад в Павлодар. На самолёт денег уже не хватило.
Через некоторое время пришла от Бруно почтовая открытка с каким-то формальным праздничным поздравлением. Но мы с Наташей воздержались от формального ответа. И на этом закончилась история нашей многолетней дружбы.
После распада СССР я узнал, что Бруно, не достигший желаемой карьеры, эмигрировал в Германию. Но, судя по всему, на своей исторической родине он тоже не добился желаемого: в Интернете можно найти сведения о его различных однофамильцах, а о нём самом - ничего. Значит, увы, растворилась в небытии яркая одарённая личность с исключительно острым аналитическим умом и богатой эрудицией. Ну и кто виноват в этой житейской и творческой драме? Над этим стоит призадуматься.
А мне, при завершении этой главы, невольно вспомнилась история взаимоотношений Максима Горького и Леонида Андреева. Их дружба была основана на сплошных ссорах в процессе обсуждения моральных и художественных проблем.
Но когда Горький узнал о неожиданной смерти Андреева, то испытал сильное потрясение и со слезами на глазах проговорил: "Как ни странно, но это был мой единственный друг. Единственный!"
Да, Бруно был моим единственным другом. Никто не смог мне его заменить - даже Володя Щербаков. Непостижимая метаморфоза чувств и мыслей!
|