Наум Шафер. День Брусиловского

Педагогическая практика и... роковой разрыв

…После десятиминутного перерыва начался второй урок - опрос по образам молодогвардейцев. Не стану его подробно описывать, скажу лишь, что ученики отвечали хорошо и довольно толково. Я щедро заполнял журнал пятёрками и четвёрками, стараясь не смотреть в сторону пучеглазой учительницы: мне было немного неловко, что я бесцеремонно хозяйничаю на её законной странице. А далее случилось вот что. Примерно минут за пятнадцать до окончания урока одна девочка, слывшая в школе "эстетической бунтаркой", подняла руку и спросила, можно ли задать вопрос по предыдущему, уже изученному роману Фадеева "Разгром", удивившись, я тем не менее сказал:

- Пожалуйста.

И девочка, в которой легко угадывались черты будущей "учёной дамы", раскладывающей всё по полочкам, заговорила о том, что многие положительные герои Фадеева нередко нарушают законы этики и эстетики. Например, Левинсон в "Разгроме". Он совершил два жестоких поступка: посоветовал врачу дать усиленную дозу лекарства тяжело раненному Фролову, чтобы тот поскорее умер и не стал бы обузой для партизанского отряда, а затем велел отобрать у бедного корейца свинью, чтобы застрелить её и накормить голодных красноармейцев.

- Цель не оправдывает средства, - заключила школьница, - а жестокость не совместима с этикой и эстетикой. Нам твердят, что Левинсон поступил правильно, в полном соответствии с принципами социалистического гуманизма. А как считаете вы? Гуманно ли, этично ли, эстетично ли превращать целебное лекарство в смертельный яд?

Это был явный вызов учительнице по литературе. Я как раз присутствовал на уроке, где она анализировала образ Левинсона и с неприкрытой прямотой оправдывала все его поступки. Причём делала она это вроде бы правильно, без всяких преград, и в принципе я был с нею согласен. Но в то же время чувствовал, что в её логике не хватает этого толстовского "чуть-чуть", о котором рассуждал Брусиловский. В результате действия Левинсона не получили должной моральной оценки.

Вот примерно по какой логике строились доводы учительницы. Превосходящие силы японцев двигались на населённый пункт, где расположился малочисленный партизанский отряд Левинсона. Надо было спешно и быстро отступать, чтобы не принять бой и сохранить численность отряда. Но в отряде был тяжело раненный в живот красноармеец Фролов. Оставить его в лазарете, а самим уйти - значит обречь товарища на издевательства японцев. Для наглядности учительница процитировала Маяковского: "В паровозных топках сжигали нас японцы, рот заливали свинцом и оловом". Положить Фролова на носилки и взять с собой - значит обречь отряд на самоуничтожение, ибо он будет передвигаться медленно, и японцы его догонят. Левинсон поступил не как абстрактный, а как социалистический гуманист: ценой жизни одного человека он спас весь партизанский отряд (слово "весь" учительница произнесла с особым напором, почти выкрикнула).

А эпизод с застреленной свиньёй истолковала так:

- Конечно, жаль бедного корейца и его семью, оставшихся на зиму без прокорма. Но надо было накормить голодных партизан! Левинсон и здесь поступил как социалистический гуманист. У него не было времени предаваться томительным раздумьям. Быть может, от его партизанского отряда зависел исход борьбы с японцами на Дальнем Востоке. Исход всей борьбы! ("Всей" опять было выкрикнуто). А тут пострадала всего одна семья...

Да, уже тогда на уроке по "Разгрому" (кстати, на нём присутствовал и упомянутый выше мужчина) я уловил нехватку этого "чуть-чуть", хотя, повторяю, в принципе был согласен с оправданием Левинсона. И теперь, когда дотошная девочка, задавшая вопрос, села в ожидании моего ответа, я почувствовал золотой прилив педагогического вдохновения и принялся импровизировать:

- Я согласен с тобой, что Левинсон поступил жестоко по отношению к Фролову. Поскольку жестокость несовместима с прекрасным, то можешь считать его поступок и неэстетичным, хотя эстетику ты сюда приплела насильно. Не о ней хочется говорить. Попробуем философски осмыслить ситуацию. Фролову жизнь дал Бог (тут я заметил, что учительница вздрогнула и её глаза стали ещё более пучеглазей - ведь в советских школах господствовало атеистическое воспитание), и не ему, Левинсону, её отнимать. Это только во власти Бога. Другое дело, если бы Фролов был врагом. Но он был своим в доску. Следовательно, Левинсон совершил преступление. Я веду сейчас с тобой равноправный диалог, и ты можешь свободно возражать. Но ведь я поддержал твоё мнение, и возражать тебе ни к чему. Так или не так? Если так, то ты согласна, что я чётко выразил своё отношение к поступку Левинсона?

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter