Биография

Юрий Ковхаев. "Он, как всегда, в пути"

Интервью с Н.Г.Шафером и Н.М.Капустиной

Через два дня профессору Н.Г. Шаферу исполнится 75 лет. Много это или мало? Мало, потому что в творческом отношении, в раскрытии всей мощи своего созидательного потенциала он все еще если не в начале, то в середине пути. Много, потому что в эти три четверти века он, можно сказать, успел прожить несколько жизней. Или, точнее, жизнь нескольких человек - педагога, музыканта, музыковеда, литератора и литературоведа. Эти разные люди долгое время уживались в нем одновременно. И не всегда мирно. Был период, например, когда между музыкантом и литературоведом шла напряженная борьба. Возможно, и сейчас она не совсем прекратилась. Кто кого в конечном счете победит - музыкант (музыковед) или литератор (литературовед)? Думаю, для нас это не имеет никакого значения. Мы знаем: чем бы ни занимался этот человек - все, созданное им, будет свежо, талантливо, интересно.

В канун юбилея я взял интервью у юбиляра и его верной спутницы, Натальи Михайловны Капустиной, прошагавшей с ним рука об руку по негладкой жизненной дороге больше пятидесяти лет.

- Наум Григорьевич, вы широко известны как собиратель звукозаписей, владелец огромной, может быть, уникальной фонотеки, а кроме того - музыковед, литературовед, глубокий исследователь творчества Исаака Дунаевского и Михаила Булгакова. А вот о вашем композиторском прошлом знают немногие. Поэтому хотелось бы начать это интервью именно с него. Когда и как зародилось у вас это увлечение?

- Началось оно, наверно, с любви к музыке как таковой. В двадцать девятом году, когда мои мама и папа поженились, им был подарен патефон с тридцатью пластинками. И вот эти пластинки, когда немножечко подрос, я слушал по нескольку раз в день. А наиболее глубоко проникает в сердце именно то музыкальное произведение, которое ты слышишь многократно. При условии, что оно тебе нравится. Думаю, мое сочинительство началось с этого. Первую свою мелодию я придумал в десятилетнем возрасте. И не стыжусь ее. Я стыжусь многих своих литературоведческих работ, написанных до тридцатилетнего возраста, а за музыкальные произведения, которые сочинил в десятилетнем, двенадцатилетнем, пятнадцатилетнем возрасте, не краснею.

- А на чем вы в детстве играли, на каком инструменте?

- На балалайке. С этого и началось. Кстати сказать, мое первое выступление по акмолинскому радио (это произошло в сорок седьмом году) было балалаечное, я исполнил свой "Вечерний вальс". Поэтому я именно этот год считаю началом своего композиторства. До этого оно было какое-то стихийное, неосознанное, такое же, как моя любовь к музыке, которая выдержала довольно суровые испытания.

- Какие?

- Дело в том, что нас депортировали из Бессарабии в Казахстан...

- За какие грехи?

- Я думаю, целью наших "освободителей" было очистить половину территории Бессарабии от жившего на ней населения, чтобы заменить его более благонадежным. Без всякого предупреждения 13 июня сорок первого года, за восемь дней до начала войны к нам заявилась группа энкавэдешников в сопровождении милиционера и велела в течение часа собрать сто килограммов вещей и погрузиться в подводы, которые ждали на улице. Интересно, что в процессе нашего выселения все время происходили стычки милиционера с энкавэдешниками. Они не разрешали нам брать то, что мы хотели, все время нас ограничивали: это можно, а это нельзя. Патефон - ни в коем случае (видимо, самим приглянулся). А милиционер за нас все время заступался: "Я получил инструкцию - сто килограмм любых вещей". До сих пор помню этого милиционера маленького роста, его расстроенное лицо и то, как он повторял: " У меня инструкция - сто килограмм любых вещей". Вначале нам и пластинки не разрешали взять, но я прижал их к груди и ни в коем случае не соглашался отдать. У моего брата была маленькая пластинка, лично ему принадлежавшая, он тоже вцепился в нее и поднял рев. Два пацана ревут... Тут милиционер проявил твердость, не позволил силой отобрать у нас пластинки. Интересно, что все иные свои любимые игрушки я оставил без сожаления.

Две недели нас везли неизвестно куда. О начале войны мы узнали в пути. Однажды ночью где-то возле Челябинска состав остановился, дверь растворилась, вошел энкавэдешник и принялся отделять женщин и детей от мужчин. Сортировал как рабочий скот. На наших глазах мужчин переводили в другой состав, который стоял на соседнем пути. Самое жуткое было, когда эти два состава почти одновременно тронулись в разные стороны. И 90 процентов семей больше своих мужчин не увидели - они погибли на лесоповалах Свердловской области (мой отец чудом уцелел). Это были молдаване, евреи, болгары, турки, греки и, как ни странно, много русских. Больше всего было евреев и молдаван.

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter