Бьющиеся пластинки, составляющие половину шаферовской коллекции, или десять тысяч единиц, имеют особенную ценность. И вот почему -просвещал меня Наум Григорьевич. Эти пластинки начали выпускаться в советской России с 1918 года, когда запись велась механическим способом. С 1932 по 1969 год музыку записывали уже электрическим способом. И лишь потом появились небьющиеся пластинки. Так вот, только с 1932 по 1969 год на бьющихся пластинках в Советском Союзе выпущено 48 тысяч записей - музыкальных произведений, спектаклей, стихов, речей... Многие из них поистине уникальны, бесценны. Они хранят реальные "голоса" инструментов, живые голоса исполнителей. Но музыкальный слух иных эстетствующих меломанов коробит шип, издаваемый старыми пластинками при проигрывании. (Шаферу он, напротив, нисколько не мешает.) Отчасти поэтому, а отчасти из-за того, что бьющиеся пластинки попросту хрупки, и реставрируются записанные на них произведения. Дело это, бесспорно, нужное, благородное, но при реставрации в погоне за чистотой звучания зачастую стремятся во что бы то ни стало избавиться и от того самого "шипа". И вот тут, по мнению Наума Григорьевича, происходят непоправимые вещи, по сути - катастрофа. Он называет это потерей тембровой окраски исполнения, в результате чего ослабевает, теряется мощь, сила звучания, объемность музыкального произведения. В подтверждение Наум Григорьевич проигрывает оригинального, а затем "отреставрированного" Шаляпина - "Из-за острова на стрежень" - и это действительно как земля и небо. "Долгоиграющие небьющиеся пластинки - безусловно, гениальное изобретение, — убеждал меня Шафер, — и я совсем не против прогресса, но только когда на них записывают современных исполнителей, а не копируют прежние записи, уродуя их".
Наум Григорьевич сердится, когда о пластинках говорят неуважительно, и всегда спорит с теми, кто утверждает, будто они недолговечны и быстро изнашиваются. "Пластинка быстро погибает от небрежного хранения и неправильного употребления. А когда ее правильно хранишь, по-человечески с ней обращаешься, она будет служить вечно. Некоторые эстеты меня уверяют: мол, проиграешь ее 50 раз - и все, испорчена... А я свои пластинки слушаю уже пятьдесят лет - и они до сих пор в прекрасном состоянии".
Это - чистая правда. И эти старые пластинки на самом деле живут. Кстати, и патефоны действуют. Они звучат в их доме и на многочисленных музыкальных встречах, устраиваемых Наумом Григорьевичем и Натальей Михайловной. Одна беда - патефонных иголок осталось совсем мало. И взять их теперь негде.
Их жизнь - особая тема
А начиналось все с семьи. Достаточно скромной еврейской семьи, в которой чтили веру, ценили книгу, любили музыку. Шаферы жили в Бессарабии, бабушка была верующей, хорошо пела, отец играл на скрипке, мать на фортепьяно... Наум лет с четырех знал буквы и начинал читать, в пять - уже распевал "Как много девушек хороших".
Меньше чем за десять дней до начала Великой Отечественной большую часть местных жителей депортировали. На сборы отвели два часа, с собой велели брать лишь самое необходимое. Среди этого "самого-самого" у Шаферов оказался и американский патефон, которым в семье очень дорожили. Но патефон взять не разрешили... А в пластинки Наум вцепился мертвой хваткой, и они уехали вместе с семьей в Казахстан.
Потом был "тридцать первый поселок" в Акмолинской области, война, полуголодное существование. Среди бессарабских спецпереселенцев оказалось немало представителей интеллигенции, и Наум стал для них "мальчиком напрокат". Они собирались вечерами то в одном, то в другом бараке, и он читал, а вернее... пел Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Джамбула - то речитативом, то нараспев, то нам всем знакомую мелодию. "Евгения Онегина", например, на мотив все тех же "Девушек хороших" из популярных в ту пору "Веселых ребят".
Затем семья перебралась в Акмолинск, он стал учиться в музыкальной школе. Обучали на фортепьяно, а тренировался дома на балалайке. Много занимался самообразованием, сочинительствовал сам - писал песни, романсы и даже оперу. И еще тогда, в школе, решил, что соберет в своем доме лучшую музыку всех времен и народов.
Потом был филфак КазГУ, где он учился и продолжал свое музыкальное самообразование. Однажды судьба свела его с Евгением Брусиловским, и начались их удивительные, ни на что не похожие отношения, их дружба. Брусиловский, разглядев в парне талант, занимался с ним у себя дома, бесплатно, готовил его к поступлению в консерваторию. Он настаивал на том, чтобы Наум оставил университет и посвятил себя музыке... Но Шафер не решился на этот шаг, и их жизненные дороги разошлись...