И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман.

Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1951 год.

Порадуйтесь и Вы, мой друг, вместе со мной. Вы, может быть, усмехнетесь и подумаете, что я опять ошибаюсь, думая о людях лучше, чем они заслуживают? На этот раз, надеюсь, я права⁶².

Вы просите меня рассказать Вам нелепую новость, о которой я упоминаю в своем предыдущем письме. Но я не помню, о чем думала в этот момент. Напомните мне еще хоть чем-нибудь. Кажется, это история с моим последним "другом", за которого я собиралась выйти замуж. Но об этом мне не хочется Вам рассказывать, так как я, несмотря на существующую недоверчивость, осталась во всех отношениях в дурах. Хорошо еще, что случай помог мне раскусить его вовремя, и я не так уж сильно пострадала - ни морально, ни материально. Когда-нибудь я лучше расскажу Вам об этом при встрече. Сейчас же я свою благосклонность не дарю никому, за исключением старичка-профессора, попавшего на наш завод вследствие трагической случайности. Я стараюсь облегчить ему пребывание в Бобровке, насколько это в моих силах.

Радуюсь тому, что Александр Николаевич Несмеянов, мой бывший профессор-учитель, избран президентом Академии наук. Видный ученый, он, кроме того, еще очень хороший человек, исключительно внимательный и деликатный к людям.

Нашему заводу в этом году дали очень большую программу, почти вдвое превышающую прошлогоднюю; и при том же оборудовании! В результате мы никак не можем выполнить план по всем показателям. К сожалению, это отражается не только на нашем рабочем времени, но и на нашем бытии: отошло то время, когда мы почти ежемесячно получали премиальные. Увы!

В этом году я надеюсь переехать в более благоустроенный стандартный дом. А пока - все по-прежнему. Впереди - весенняя "страда". Боюсь, что в этом году мне не придется побывать в Москве и уж, наверное, никогда в жизни не выкупаться в Черном море.

Вы опять обманули меня с приездом в Свердловск. Приезжайте хоть летом! По-своему здесь красиво: суровая красота Севера... И не забывайте об одной здешней жительнице, для которой каждый знак Вашего внимания является большой радостью. Не вините себя понапрасну: то, что является непростительным для меня, - в приложении к Вам вполне объяснимо и оправдываемо. А Ваша сердечная болячка со временем разрешится, возможно, проще, чем Вы думаете. Подрастет Евгений - и многое изменится.

Простите за нудное письмо. Но я сейчас не могу написать иного.

Спасибо за то, что Вы существуете и облегчаете мою жизнь, моя радость, моя надежда!

Крепко целую Вас.

Ваша Л.

29/III-51 г.

Мой дорогой друг!

Пишу, даже не надеясь на то, что письмо это застанет Вас в Москве, Вы, наверное, уже в отлете и только через длительное время узнаете, какими угрызениями совести я мучаюсь из-за своих запоздалых поздравлений Вас с высокой оценкой музыки фильма "Кубанские казаки" и с первыми успехами "Сына клоуна" (случайно прочла рецензию в "Огоньке"). Правда, я не совсем еще потеряла надежду оправдаться в Ваших глазах, так как главные виновники моего проступка - это расстояние, разделяющее нас, и "Известия", которые я получаю уже несколько черствыми. Но к тому времени, когда я получу полное отпущение своих грехов, от меня, наверное, останется только одна вздыхающая тень.

Чувствуете ли Вы это, жестокий? А я даже не упрекнула Вас в том, что Вы опять не ответили мне на письмо, правда, скучное и нудное, но в то время написать иное я не могла. Писать же сейчас мне гораздо приятнее: дома относительное благополучие, в природе весна и масса солнца, в музыкальном мире тоже ярко блистает мое солнце - хорошо!

29.III.1951 г.

Дорогой мой и славный друг! Не отвечал Вам долго потому, что был поглощен свалившимся на мою голову общественным ударом. 6-го марта в газ[ете] "Сов[етское] искусство" был помещен пасквильный фельетон, героем которого оказался я⁶³. Мне незачем говорить Вам, сколь отвратительна становится ненависть ко мне некоторых людей, для которых сам факт моего существования является нетерпимым. Фельетон рассчитан был на публичное ошельмование меня, на дискредитацию в глазах общества. Все обстоятельства моего выступления перед студентами Горьковской консерватории были до безобразия искажены. Для меня будет горьким уроком этот факт. Я забыл, иногда забываю, сколькими опасностями я окружен, с какими каменюками "люди" подстерегают меня на каждом шагу. Воспользовавшись некоторыми слабостями моего выступления, слабостями, на которые можно было и не обратить внимания в свете общего, о чем я беседовал со студентами, некоторые людишки при посредстве "почтенной" газеты "Сов. искусство" раздули целое дело. Фельетон был приурочен к периоду присуждения Сталинских премий и преследовал явную цель помешать мне ее получить. Но фокус не удался. Наверху расценили дело иначе. 17-го марта той же газетенке пришлось напечатать мою фамилию в списке новых лауреатов. Удался ли им план дискредитации? Не думаю, хотя удар был нанесен сильный. Люди просто не поверили. На весь этот "сенсационный" фельетон пришло в редакцию до 24 марта всего... три отклика, из которых два очень содержательных, значение которых сводится к следующему: "Дунаевский - наш!" Что касается москвичей и вообще околохудожественной публики, то они великолепно все поняли. Но если бы Вы знали, как сердечно приветствовали меня многочисленные телеграммы! В присуждении премии все почувствовали, какую пилюлю проглотили мои враги.

---------------

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter