|
И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман. Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1949 год.
Я не сержусь на Вас, так как Ваш гнев говорит мне о том, что я Вам не безразлична, а это - главное.
Мне нужно быть краткой, так как это письмо я пишу отрывая время у моей Маленькой Радости, у своего дорогого сынульки, которому я сейчас нужнее всех на свете: он очень болен, поэтому капризничает и успокаивается только у меня на руках. А я - я поражаюсь, как у меня хватает сил на эту жизнь. Не говоря уже о домашних неурядицах, я целый месяц, помимо своей основной работы, руковожу самым крупным у нас на заводе цехом (70 человек женщин), да еще веду занятия с двумя группами мастеров по повышению их квалификации. И еще три недели такой работы! Когда мне приходится наклоняться, у меня кружится голова и темнеет в глазах; говорят, это признаки малокровия (а в войну я была донором!).
У моего Сережи-Ежика в лучшем случае диспепсия и в худшем дизентерия. И я ропщу на все на свете. На то, что единственный врач наш уже два месяца, как в санатории, а оставшиеся фельдшерицы не внушают доверия. На то, что на свои собственные деньги нельзя купить того, что хочется, что необходимо для спасения сына. Если раньше на "черном рынке" можно было по дорогой цене купить все, что угодно, то сейчас ни за какие деньги здесь не достанешь ни риса, ни сахара. В Свердловске сахар не продают, а "выбрасывают", и нужны время и счастливый случай, чтобы его подкараулить. А в наших магазинах вот уже в течение нескольких месяцев о нем ни слуху ни духу. Да что продукты - у меня сынишка принужден ходить в чулочках или босиком, потому что до сих пор я не могу застать в магазинах обувь на его ногу, это здесь тоже редкость.
Так вот, удалось достать мне немного сахара у моей приятельницы (о которой я Вам писала), вернувшейся недавно из командировки в Москву. Теперь морю парня голодом, держу его на одном чае и жду. У моей подруги погиб от дизентерии сынишка в три дня. И я прокляну все на свете, если его потеряю.
Вот какое мрачное письмо получилось. Это чтобы Вы не говорили, что я оставляю Вам только сферу небесных летаний. Но не думайте, что Вы мне сможете в чем-либо помочь: когда Вы получите это письмо, судьба Ежика будет уже решена без Вашего вмешательства.
Теперь о письме, которое Вы не получили. Я отправила его 31-го мая, следовательно, оно должно было быть в Москве 2-3 июня (к Вам письма идут три дня, а от Вас получаю на пятый и на шестой день). Узнайте, пожалуйста, в почтовом отделении о его судьбе, а я наведу справки здесь. Не могло ли оно быть перехвачено у Вас? Мне его жаль по многим причинам, не говоря уже о потере времени. Оно было очень объемным. [...] Кроме [того, я вложила в конверт] еще письмо моей подруги и мою последнюю по времени фотокарточку.
Получили ли Вы мое письмо, посланное 5/VII?
На прощание пожелаю Вам никогда не сомневаться ни в моих словах, ни в поступках. Мне это больно. Не верить мне - значит, не быть искренним самому. Ваша Л. 13/VII-49 г.
Москва, 17.VII.1949 г. Дорогой мой, славный и хороший друг! Мне так хочется нежно пожалеть Вас по поводу новой беды, свалившейся Вам на голову. Вы пишете, что, когда я получу Ваше письмо, судьба Вашего сыночка будет решена. Это ужасно, если мое письмо застанет Вас в горе. Я хочу твердо верить, что Сереженька перенесет болезнь. Ужасно, что опаснейшие для детских жизней болезни еще осложняются всякими трудностями. Эти трудности уносят не меньше жизней драгоценных нам существ, чем сами болезни, которые в хороших условиях квалифицированной медпомощи, нужных лекарств и правильного режима и ухода совсем уж необязательно должны кончаться роковым исходом.
Я ужасно себя чувствую из-за того, что не могу Вам молниеносно помочь пудом сахара, врачами и деньгами. Я стою сейчас в позе свидетеля, которому ничего не остается делать, как с замиранием сердца ждать Ваших вестей, надеясь, что они будут добрыми.
Я даже ни о чем другом не могу Вам сейчас писать, так как это может получиться неуместным. Я только хочу просить Вас телеграфно сообщить мне исход болезни сына и не стесняться в получении от меня любого размера денежной помощи. Имейте в виду, что если Ваш сынок выкарабкается из болезни (я не знаю, что хуже или лучше: диспепсия или дизентерия - и то и другое хуже), то ему нужно будет очень строгое питание, чтобы быстро поправить и восстановить его организм, не дав ему попасть в лапы другой какой-нибудь хворобы, любящей подстерегать истощенные организмы. Я заканчиваю письмо выражением моей безграничной нежности и сочувствия к Вам, моя Людмила. Как бы ни было и что бы ни было, помните! обо мне, обопритесь на меня. Не отвергайте в тяжелые времена моей большой дружбы. Она не только в цветах и солнечном сиянии. Она не только в красочных умосплетениях рассуждений. Она - и в беде, и в горе. Не бойтесь из-за ложных опасений вводить меня в тесный круг Ваших житейских болей и обид. Я очень ценю Ваше желание не втягивать меня "в жизнь". Но еще больше я буду! ценить и Ваши "простые" чувства. Смею Вас заверить,} что Вы во мне не разочаруетесь.
|