Хорошо таким людям. Сознательно ограничивают свой мир привычными атрибутами, чтобы не блуждать в поисках истины - гляди, совсем заблудишься... Но я погрешил бы против истины, если сказал бы, что Франченко, самозабвенно служа советской песне, изолировал себя от мировой музыкальной культуры. В его письмах мелькают имена Моцарта, Бетховена, Шопена, Грига. Он был восхищен, что его любимейший Владимир Бунчиков поет не только Дунаевского, Богословского, братьев Покрасс, но и Верди, Чайковского, Рахманинова. Не умея теоретизировать, Валерий Сергеевич избегал разговоров об истоках советской песни - фольклора и серьезной классической музыки. И именно поэтому он не смог сделать вывод, что советская песня выживет как раз благодаря этим истокам.
Последующее развитие событий это подтвердило. Спасителями советской песни оказались не предприимчивые эстрадные реаниматоры, устраивающие убогие телевизионные шоу типа "Старые песни о главном", а наши лучшие оперные певцы - Ирина Архипова, Елена Образцова, Тамара Синявская, Алибек Днишев, Дмитрий Хворостовский... Именно они, вопреки политической свистопляске вездесущих "демократов", возвысили лучшие образцы советской песни до уровня истинно классических музыкальных шедевров. Еще раз восторжествовала старая истина: подлинное искусство - вне всякой конъюнктуры и политических перемен! Но, высоко ценя вышеназванных певцов, Франченко мрачно сосредоточивался на общественных переменах, страстно надеясь на возвращение старых времен, которые у него никак не связывались с обстановкой деспотического режима. "А по брежневским временам у меня ностальгия дикая, - писал он мне в 1999 году, когда из Пыталово перебрался в Псков. - Часто вспоминаю о своем подлинно счастливом детстве". Да, Валерий Сергеевич смутно представлял себе философскую категорию "движение" - то движение, которое противопоказано застою и которое дает возможность использовать новые условия для укрепления лучших достижений прошлого. Он не принимал этих новых условий. Молодой консерватор, Франченко постоянно жаждал возврата к старым формам бытия.
Оказавшись в Пскове без работы и без средств к существованию, он пресекал мои малейшие попытки помочь ему материально, рассматривая это как "хирургическое" вмешательство в его личную жизнь. "Да, я собираю бутылки, - писал он, - но денег мне не надо. Я- не гордый, но со своими проблемами должен справиться сам. Вот письма, пластинки, записи - это и моральная, и материальная поддержка. Вот когда мотор стучит счастливо! Но при всем этом никогда не буду продавать ни записи, ни пластинки. У меня есть пословица, что коллекция- не самое главное мое богатство, есть главнее - это друзья-филофонисты, пусть их наперечет, но они есть!"
Гордость у него совмещалась с целым комплексом обид, если, допустим, я или кто-то другой не сразу отвечал на его письмо. Тут уж он давал волю своей мнительности и подозрительности: "Никогда не думал, что когда стану нищим и больным, получу столь жестокий удар от коллег-коллекционеров. Как остался без работы и материальной поддержки, разом прекратилась со многими переписка. Может, нельзя говорить о себе правду? Это уж дело вкуса, но я по-прежнему собираю бутылки и на это живу и даже умудряюсь приобретать пластинки. Я по-прежнему тяжело болен и не могу работать, получаю много уколов и микстур. Ноя буду жить, буду бороться. На тех, кто от меня отвернулся, не обижаюсь. Но... если за апрель-май не получу от Вас письмо, то писать больше не буду".
Огорошенный такими тирадами, я немедленно побежал на переговорный пункт - испугался, что пока мое ответное письмо дойдет, с Валерием Сергеевичем может приключиться что-то страшное, ведь его подорванная нервная система постоянно находилась, как говорят, "на взводе"... Много ли надо было слов, чтобы развеять туман недоверия? После очередного междугородного разговора Франченко мгновенно преобразился, излечился и духовно, и физически. Судите сами:
"Здравствуйте, милый, дорогой мой старший друг Наум Григорьевич! Пишу почти сразу после нашего телефонного разговора. Да, Вы вселили в меня надежду. Вы остаетесь моим другом. Значит, Вас я не потерял! О большей радости я и не мечтал. Кто поможет, поддержит, если не Старший Друг? С телеграфа я летел на крыльях. А сейчас начал переписывать для Вас записи, подаренные Великолепной Ниной Константиновной Поставничевой. Давая домашний архив, она велела, даже приказывала переписывать всем, кому нужны ее песни (как в свое время и В.А. Бунчиков). 22 июля ей исполнится 80 лет. Наум Григорьевич, может, и Вы поздравите ее с юбилеем. Живет она по адресу..." Далее следовал адрес прекраснейшей русской певицы, чей голос в настоящее время знаком (какая потеря для вокальной культуры!) только коллекционерам...