|
Книги и работы Н.Шафер. Рыцарь советской песни
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |
Крайне отрицательно отношусь и к так называемым бардам, типа высоцких. Это блатное рычание от имени тюремщины и прочих отщепенцев постыдно вообще вытаскивать из подвалов, где им место, а возносить до небес- это какая-то психическая ненормальность. Очень многое поставлено с ног на голову. Периодические издания ругают В.А. Бунчикова и В.А. Нечаева и прославляют малининых. Не могу понять, к чему все это.
Не против я и песен о И.В. Сталине. Даже неударяясь в политику, можно их слушать..."
Можно, но здесь пора остановиться в цитировании. Сталинская тема одно время была чуть ли не главной в нашей переписке. Не буду вдаваться в подробности, но Валерий Сергеевич всеми силами пытался убедить меня, что главные беды нашего государства связаны с уходом Сталина из жизни. Он никак не мог понять, что, уничтожив своих блистательных соперников, вождь взрастил чиновничье-бюрократический аппарат, который в конечном счете и привел к развалу СССР. Франченко упорно не признавал, что все нити тянутся к Сталину. Он мыслил очень упрощенно: дескать, вождь руководствовался великой и благородной задачей, при нем был порядок, страна расцветала, а после его смерти к власти пробрались проходимцы, которые все изгадили и уничтожили.
"Вы же любите песни о Сталине!" - с отчаянием восклицал он, хватаясь, как утопающий, за последнюю соломинку. Люблю, отвечал я ему, но люблю в этих песнях красивую мелодию и бескорыстный романтический настрой композитора, который хотел видеть в Сталине то, чего в нем не было... Франченко меня не понимал. Смертоносный огонь, сжигающий его, не позволял ему видеть разницу между мифическим и реальным вождем. Задолго до того, как ловкие коммерсанты стали выпускать лазерные диски с песнями о Сталине, Валерий Сергеевич совершенно бескорыстно начал собирать и систематизировать эти опусы. И вот по почте ко мне стали приходить магнитофонные катушки с записями песен о Сталине. Количество песен перевалило за сто... В ответ я посылал ему подобные же песни, не забывая при этом напоминать, что посылаю прежде всего хорошую музыку, а не пропагандистский материал.
Приходилось мне помогать ему и иным способом. Однажды Валерий Сергеевич написал, что в течение многих лет он разыскивает "Песню о Берии" В. Мурадели на стихи А. Путина, которая заканчивается словами: "Родному Сталину он предан, его доверием согрет". Франченко назвал и имя исполнителя - Давид Гамрекели... Но хоть лбом расшибись - пластинки невозможно отыскать: то ли тираж был маленьким, то ли люди повыбрасывали их после ареста грозного чекиста, боясь держать дома такой компромат...
Этой пластинки у меня тоже не было, но зато были ноты, изданные в победном 1945-м году. Два года я уламывал казахстанского певца Андрея Корчевского, с которым мы вместе сотворили пластинку "Кирпичики", сделать сюрприз для Валерия Сергеевича: напеть на магнитофонную ленту "Песню о Берии". Корчевский вначале упорно отказывался: дескать, о Сталине еще мог бы - кровавый палач, но все-таки выдающаяся личность, а о Берии - противно, да еще заподозрят черт знает в чем... Наконец сдался: напел своим великолепным баритональным басом, причем на полном серьезе, возможно, не хуже, чем Гамрекели... Нужно ли описывать, как счастлив был Франченко?
Я обратил внимание, что, упоминая имена своих кумиров, Валерий Сергеевич обязательно присовокуплял инициалы их имен и отчеств. Не Глинка, Чайковский, Бунчиков, а М.И. Глинка, П.И. Чайковский, В.А. Бунчиков и т.д. Это придавало его пестрому перечню несколько торжественный тон. Но с решимостью употреблял имена не угодных ему лиц не только без инициалов, но и без большой буквы: "высоцкие", "малинины" и др. Тут уж уничижительную роль выполняло множественное число. На певцов вроде Александра Малинина я старался не реагировать, но по поводу бардов и Владимира Высоцкого затевал дискуссии. Поскольку Франченко занимался историей советской песни, мне хотелось "просветить" его в области ее уязвимых качеств: он обязан был понять, какую брешь в музыкально-поэтической культуре заполнили барды, насколько они расширили тематический и интонационный диапазон русской песни по сравнению с "кабинетным" творчеством профессиональных поэтов и композиторов, рассуждал о новом виде городского фольклора... Пытался убедить его, что хрип у Высоцкого - это художественный компонент его песен, а у бездарных подражателей - это только хрип, и больше ничего. Просил не отождествлять Высоцкого с Розенбаумом: первый даже в своих "блатных" песнях оставался благородным, а второй даже в своих "благородных" песнях оставался блатарем... Все впустую! В ответ я слышал одно и то же: лохматые стиляги с гитарами, безголосые хрипуны из подворотен, погубители классической советской песни... Типичное "отбрыкивание" человека, у которого есть хорошие идеи, но нет четкой программы... Впрочем, можно ли было предъявить претензии к псковскому коллекционеру, если даже маститый русский писатель Виктор Астафьев с таким же нахрапом решал подобные проблемы и безапелляционно вынес приговор Высоцкому. "А ведь всей этой блатной оголтелости не форточку, не окно открыл, но стену проломил и впустил в наш дом погань не кто иной, как Владимир Семенович Высоцкий" (Новый мир. 2002. № 2).
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |
|