И Евгений Григорьевич, с нахмурившимся лицом и сдвинутыми бровями, поведал мне целую историю, связанную с именем домбриста Лукпана Мухитова. Детали этого повествования выветрились из памяти, но запомнилось то, что относилось к грамзаписи:
- Он наиграл мне много мелодий, которыми я воспользовался в своих сочинениях. По-моему, именно он и записал эту первую казахскую пластинку, о которой у нас шла речь. Но она и у него не сохранилась, я недавно спрашивал его. Да он её и не ищет, прибаливает часто, не до этого ему. Ну а я не только держал пластинку в руках, но слушал её множество раз. На ней записаны два кюя: "Кенес" и "Балбраун". Второй, как вы знаете, принадлежит Курмангазы, но на этикетке автор не указан. Да и имя домбриста напечатано не совсем по-казахски: Лухман. Не могу простить себе, что не уберёг этой пластинки. Теперь вряд ли её найдёшь. Попробуйте найти. Побродите по аулам, спрашивайте, у кого есть патефон. На всякий случай запомните, что Лукпан записан на пластинке в дуэте с кобызистом Жаппасом Каламбаевым.
И теперь, когда я пишу эти строки, у меня сжимается сердце при мысли, что не удалось порадовать Евгения Григорьевича. Пластинка-то нашлась. Но нашел её не я, а мой брат Лазарь, который, уезжая на постоянное жительство в Израиль, передал её мне в числе других патефонных пластинок. Но это случилось уже после кончины Брусиловского.
... Однако чем же закончилась наша игра в "анкету Маркса"? Решительно не помню, что в противовес было мною отвечено на такие вопросы, как "Ваш любимый цветок", "Ваше любимое блюдо" и некоторые подобные. Но зато запомнилось другое. На вопрос "Ваши любимые поэты!" Маркс ответил: "Шекспир, Эсхил, Гёте". А я: "Пушкин, Некрасов, Маяковский".
Маэстро моментально отреагировал:
- А куда девался Лермонтов? Ведь вы же замахнулись на оперу "Печорин"!
- А Лермонтов - само собой, - с вызовом ответил я.
- Ну - вы за словом в карман не лезете, - усмехнулся композитор. И, подытоживая "игру", добавил: - А все-таки я не совсем согласен с Марксом. Угодничество, конечно, отвратительная человеческая черта. Но предательство - страшнее...