|
Наум Шафер. День Брусиловского Анкета Маркса
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |
- Вот и великолепно! Может быть, расширение кругозора поможет вам преодолеть нерешительность в выборе цели и определить её единство.
На вопрос "Ваше представление о счастье и несчастье", Маркс ответил: "Счастье - в борьбе, несчастье - в подчинении". А я: "Счастье в востребованности, несчастье - в осознании своей ненужности". На что, после некоторого молчания, последовала тихая реплика:
- Я вас хорошо понимаю...
На вопрос "Недостаток, который вы склонны извинить?" Маркс ответил: "Легковерие". А я: "Ошибки в творческих поисках". На что последовало загадочное мычание:
- Гммм...
На вопрос "Недостаток, который внушает вам отвращение?" Марке ответил: "Угодничество", а я - "Зависть".
- Ого! - воскликнул композитор. - Я рад, что мой урок по Эренбургу пошёл вам впрок. - И после некоторого молчания: - Настоящую зависть со стороны коллег вы почувствуете тогда, когда ваша опера "Печорин" будет представлена на сцене. - И ещё после некоторого молчания: - А вообще-то вместо Маркса я ответил бы, что из всех человеческих пороков мне больше всего внушает отвращение предательство. В особенности со стороны человека, которого ты ценишь, любишь и которому от души помогал, а он ответил тебе чёрной неблагодарностью. Благодарности я никогда ни от кого не требовал. Просто стремился сделать что-то доброе людям в соответствии со своей неисправимой натурой. И испытывал удовольствие от сознания, что кому-то стало лучше от моей помощи. А когда именно такой человек тебя предаёт, да ещё и распространяет разные слухи... - И дальше последовало очень долгое молчание. Композитор как бы ушёл в себя, позабыв о моём присутствии... И вдруг встрепенулся и произнёс чётко, без привычной запинки:
- Запомните: самый отвратительный порок - это предательство со стороны ближних. - И уже с заметным заиканием: - Самое страшное для учителя - это предательство любимого ученика.
Я с трепетом понял, что в жизни Евгения Григорьевича Брусиловского уже произошло нечто подобное. И должно было пройти несколько десятилетий, чтобы впоследствии, прочитав в журнале "Простор" его дневниковые записи, я понял, кого он имел в виду...
На вопрос "Ваше любимое занятие?" Маркс ответил: "Рыться в книгах". А я добавил: "И в пластинках".
- Ну, во времена Маркса ещё не изобрели патефонную пластинку,- съехидничал маэстро и тут же серьёзно добавил: - Но вы мне сейчас подали интересную мысль. Я к тому, что вы как-то упомянули, что коллекционируете пластинки. Вы это делаете сознательно или стихийно?
- До пятнадцати-шестнадцати лет я это делал стихийно, а потом уже сознательно.
- А в чём именно проявилась эта сознательность?
- Я однажды задумался: почему везде и всюду масса библиотек, а фонотек - нет... Это же кризис культуры!
- Вы правы, - задумчиво сказал композитор. - Это действительно может закончиться кризисом всей музыкальной культуры.
Спешу заметить, что разговор состоялся тогда, когда специальных фонотек типа государственных библиотек практически ещё не существовало в СССР. Они стали создаваться несколько позднее. А до этого звуковые записи хранились где попало и как попало: в ненадёжных фондах радиостудий, в бесконтрольных архивах заводов, выпускающих пластинки, в некоторых музеях, при которых существовал небольшой отдел звукозаписей... Как ни странно, наиболее надёжными оказались некоторые частные коллекции, к услугам которых стали впоследствии прибегать специалисты. Единой централизованной системы хранения драгоценных звукозаписей не было - она возникла позже. К ним практически я отношу и Государственный архив кино-фото- и звуко-документов, который был создан в Алма-Ате. Но сколько великолепных звуковых материалов исчезло навсегда! Одни - из-за небрежного хранения, другие из-за политической конъюнктуры. Например, после XX съезда Коммунистической партии, на котором был осуждён культ личности Сталина, принялись уничтожать все музыкальные произведения, где упоминалось имя вождя. На плаву оказались служаки, которые с видом улыбчивых ящеров стали уничтожать золотые записи Марка Рейзена, Сергея Лемешева, Куляш Байсеитовой и других великих певцов. К великому счастью, некоторые такие записи сохранились в частных коллекциях, благодаря чему музыкальный портрет ушедшей эпохи всё-таки не канул в Лету.
- Вы понимаете,- рассуждал композитор,- никакие ноты не в состоянии запечатлеть стиль исполнения музыкального произведения. Это под силу только звукозаписи. Затаевич, записывая на ноты казахские фольклорные мелодии, не ограничивался одним этим делом. Он разъезжал и ходил пешком по аулам, имея при себе фонограф, на который записывал народных певцов и импровизаторов. Ибо понимал, что ноты могут фиксировать лишь мелодику и приблизительную ритмику. Почему приблизительную? Потому что казахский мелос невозможно втиснуть в определённую ритмическую структуру. Здесь господствуют золотые искорки свободы без всяких "прокрустовых лож". Я убежден, что когда-нибудь наши чиновники спохватятся и начнут создавать фонотеки на государственном уровне - по такому же принципу, как всесоюзные и республиканские библиотеки. Но пока они спохватятся, многое окажется утерянным. Поэтому материал надо накапливать сегодня, пока он полностью не растворился в воздухе. Храните пластинки, в особенности казахские, которые вы покупаете в магазинах или на барахолке. Разъезжайте по аулам, беседуйте со стариками, у которых могли сохраниться пластинки тридцатых годов - авось кто-нибудь подарит или продаст. Я, например, уже много лет разыскиваю одну из пластинок, выпущенных примерно в 1935 году Ногинским заводом. Помню даже чёрную этикетку с полукруглой надписью "Грампласттрест". Это, по-моему, одна из первых казахских пластинок, а может быть, даже самая первая.
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |
|