|
Наум Шафер. День Брусиловского На перепутьях потерь и обретений
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |
Тем не менее, на следующий день я приступил к разучиванию. В десять часов вечера вахтёр университета, как всегда (по распоряжению коменданта Аси Алексеевны), открыл для меня актовый зал, где на сцене стояло пианино, и я углубился в переписанный нотный текст. Дело не в том, что я сразу же застрял на втором такте, безуспешно добиваясь искромётного и плавного "подруливания" с арпеджированного септаккорда в басу к не совсем понятному ритмическому дроблению в верхнем регистре, а в том, что под моими пальцами пьеса потеряла ту прелесть, которую она имела в исполнении Людмилы. И опять-таки дело не в том, что я воспроизводил эту пьесу в страшно замедленном темпе, а как раз в том, что именно замедленный темп как бы скорректировал мой взгляд на данную вещь в целом, из-за чего я никак не мог понять, почему она мне так понравилась с первого прослушивания. Умом не мог понять, что произошло, но интуитивно чувствовал какую-то ненатуральность музыки, которая мешала мне преодолеть не столько отдельные технические сложности, сколько сопротивление к этой вещи вообще.
... Написав эти строки, я решил извлечь из своего архива "Танец девушки со змеёй" и с высоты прожитых десятилетий проверить свои ощущения далёких студенческих лет. Мои коллекционерские пристрастия распространялись не только на книги и пластинки: я сохранил большое количество писем, записок, театральных афиш, пригласительных билетов и, конечно же, рукописей писателей и композиторов... И вот я сижу за своим стареньким пианино и, как более полувека назад, медленно (я так и остался на всю жизнь никудышным пианистом) воспроизвожу опус Иванова-Сокольского...
Вынужден сознаться в своей инфантильной сентиментальности, но что поделать... После первых тактов у меня сразу же повлажнели глаза: я оказался в атмосфере незабываемых молодых лет. Вспомнилась тихая улочка, на которой был расположен деревянный особнячок Михаила Михайловича Иванова-Сокольского, куда я приходил десятки раз, чтобы Людмила помогла мне "обрести форму" перед Брусиловским... Вспомнились романтические грёзы о постановке моего творения на сцене Казахского государственного театра оперы и балета имени Абая: сегодня на афише значится "Евгений Онегин", а завтра - "Печорин". Две оперы друг за другом... Вспомнилось, как после вечерних занятий на пианино в учебном корпусе университета я старался не опоздать на последний трамвай, который довозил меня до широкой шоссейной 13-ой линии, оттуда я сворачивал на узенькую 14-ую с одноэтажными саманушками и "деревяшками", где при каждом дворике обязательно обитала рослая дворняга. Сейчас в это никто не поверит, но ко всему прочему я был порядочным озорником: научился-таки имитировать собачий лай. И как только сворачивал на 14-ую линию, подавал "собачий сигнал". Мгновенно откликалась вся улочка. И, сопровождаемый с двух сторон любезной моему сердцу "собачьей музыкой", отчего в некоторых окнах зажигались огни, я во втором часу ночи добирался до домика тёти Анюты, где мы с Володей Щербаковым и Ниной Суковач арендовали комнату. Мои товарищи к этому времени обычно уже давно почивали, а мне на сон оставалось четыре-пять часов: в половине седьмого надо было уже вставать, потому что лекции в университете начинались ровно в восемь... Трудное, но счастливое время! Потому что я был молод. Потому что жил в преддверии свершения великого творческого подвига. Потому что все дни мои были мелодически сопряжены со страной, которую беззаветно любил, хотя как спецпереселенец систематически ходил отмечаться в районную комендатуру. Я креп в борьбе и в осознании чуда жизни.
...Вот такие ощущения у меня появились, когда стал воспроизводить первые такты. Но сквозь этот лирико-сентиментальный настрой, по мере продвижения к концу пьесы, что-то сугубо рациональное и отвлечённое медленно, но верно захватывало меня в тиски, и последние такты я проиграл уже почти равнодушно. Творение Иванова-Сокольского растворилось, как льдина на солнце, и уплыло в неведомую даль....
Пришла в голову мысль показать эту пьесу профессиональному музыканту, предпочтительно молодому, свободному от всяких ностальгических наваждений. Мой выбор пал на Светлану Немолочнову, выпускницу Уральской консерватории по классу фортепиано и, кстати, прекрасную певицу: она неоднократно выступала на различных международных конкурсах, а заодно напела целый диск моих романсов и песен под общим названием "Одинокий самолёт".
И вот мы сидим со Светланой за пианино... Она играет и одновременно говорит, то есть комментирует:
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 |
|