Наум Шафер. День Брусиловского

На перепутьях потерь и обретений

А с Людмилой я все-таки расстался. Произошло это при следующих обстоятельствах. Как будто догадавшись о моих визитах к Брусиловскому, она время от времени, ни к селу ни к городу, стала щеголять колкими репликами по адресу моего учителя. А однажды прямым текстом выдала такую тираду:

- Носятся с ним как с писаной торбой! Как будто мы живем на пустыре... Как будто здесь нет других хороших композиторов...

"Кого вы имеете в виду под другими? - хотелось мне ей ответить. -

Уж не вашего ли батюшку Михаила Михайловича Иванова-Сокольского?"

И как бы прочитав мои мысли, Людмила стала рассказывать о своём отце. Оказывается, Михаил Михайлович был активным участником гражданской войны - воевал против Деникина и Врангеля. Учился в той же Ленинградской консерватории, что и Брусиловский ("Ого! - подумал я. - Вот они, эти истоки соперничества"). Подумаешь, продолжала Людмила, Брусиловский учился у Максимилиана Штейнберга, ученика Римского- Корсакова... Но не у самого же Римского-Корсакова! А кто такой Максимилиан Штейнберг? Кто помнит его имя? Кто может назвать хоть одно его произведение? Где звучат эти произведения? А вот Михаил Михайлович - ученик Александра Васильевича Гаука. Да, да, того самого легендарного Гаука, который воспитал Евгения Мравинского и Александра Мелика-Пашаева. Вот это, я понимаю, триумвират: Мравинский, Мелик-Пашаев, Иванов-Сокольский! А что? Так оно и есть. Кто основал первый симфонический оркестр Казахской филармонии - Брусиловский, что ли? Нет, его основал ученик гауковской школы - Михаил Михайлович Иванов-Сокольский. В его же руках находилась верховная власть - он был главным дирижёром этого оркестра. А кто является автором первого симфонического произведения, посвящённого памяти Ленина - тоже Брусиловский, да? Нет, такое произведение создал Михаил Михайлович сразу же после смерти вождя - в 1924 году, когда он служил капельмейстером в Ленинградской военной дивизии.

И Людмила обрушила на мою голову огромное количество названий произведений своего отца в разных жанрах. Это были симфонические поэмы, инструментальные трио и квартеты, кантаты официозного характера, музыка к драматическим спектаклям и целый поток песен и романсов.

- Что вы знаете из того, что я перечислила? - отдышавшись, спросила Людмила.

- Я знаю только одну песню,- честно признался я. - Ту, которую поёт Жамал Омарова: "Про Ванюшу-кузнеца".

- Вот! Вот! - со злым торжеством воскликнула Людмила. - Потому что всё остальное не издаётся и не звучит. Постоянно издаётся и постоянно звучит лишь один Брусиловский.

- Но ведь не только он...

- Преимущественно он! Вот мы говорим, что Брусиловский является основоположником казахской профессиональной музыки. Но в Казахстане живут и другие народы. Мой отец, например, тоже основоположник. Он стоял у истоков Уйгурского музыкально-драматического театра и писал музыку для его спектаклей. И какую музыку! Подождите минуту... - Отдернув портьеру, Людмила скрылась в соседней комнате и довольно быстро вернулась с кипой рукописей. - Вот... Вот... Смотрите... Сейчас я вам покажу. - Порывшись, она извлекла пару нотных листов, села за пианино и начала играть. Это была прелестная штучка в восточном стиле с не совсем понятной властвующей стихией: драматизированная экспрессивная мелодия отличалась в то же время каким-то тревожным спокойствием (если можно так выразиться) и обольстительной загадочностью.

- Что это? - спросил я, когда Людмила взяла последний аккорд.

- Понравилось? То-то. Это "Танец девушки со змеёй" из музыки к пьесе "Гариб и Санам".

- Можно переписать?

- Можно. Но с двумя условиями. Первое: рукопись вы вернёте в следующий же приход. И второе: я бы хотела, чтобы вы приступили к разучиванию этого "Танца", основанного на уйгурских интонациях. И запомните: вам оказана великая честь - переписать произведение с рукописи самого автора. Не потеряйте! А там посмотрим… Может быть, вы проявите интерес и к другим сочинениям композитора Иванова-Сокольского.

"Брусиловский никогда не предлагал мне разучивать его сочинения",- подумал я, но ничего не сказал.

Засев в публичной библиотеке, я на этот раз не заказал никаких книг и приступил к переписыванию творения Иванова-Сокольского. С каждым переписанным тактом настроение мое ухудшалось; понял, что эта вещь по фактуре скорее подходит для концертирующего пианиста, нежели для меня. Непривычные гармонические комбинации, сложные ритмические пассажи с преобладанием тридцатьвторых нот, смутные очертания фразировки из-за поспешно обозначенной длительности звучания доли такта или даже целого такта... Хорошо еще, что Людмила хоть сыграла эту вещь, благодаря чему кое-что осталось в памяти. Но неужели она не отдала себе отчета, что такие опусы я могу воспринимать пока лишь на слух, а не воспроизводить? Ведь прекрасно же знала предел моих технических возможностей на данном этапе!

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter