Между тем уличная толпа стала преображаться. Невесть откуда взялся тучный старик, страдающий одышкой: это был полтавский купец Никифоров, приезжавший в Лохвицу по своим делам и хорошо здесь известный. Он стоял и с присвистом дышал над головами подростков. Подошли две бойкие девицы, щелкавшие семечки, по виду прислужницы. В толпе оказался и скульптурный красавец-усач Травин, одетый в железнодорожную форму. Подходили и другие люди. Пустынный переулок стал похож на красочную ярмарку. Тихо раздавались голоса:
- Что за хлопец?
- Неужто не узнал? Да это ж сын Иосифа из банка...
А Исаак уже увлеченно играл "Деву днесь". Внимание людей окрыляло его и побуждало к озорству. Без всякой модуляции, не меняя тональности, он раскованно перешел на еврейскую народную мелодию, которую заимствовал из репертуара местного скрипача Лантуха, руководившего лохвицким бальным оркестром. (Впоследствии Дунаевский ввел эту мелодию в партитуру кинофильма "Искатели счастья".)
- Вот босяк! - с восторгом воскликнул Никифоров. - Услышал бы дед, он бы взгрел тебя за такое святотатство.. . А может, и не взгрел бы, - добавил он задумчиво. - Все мы под одним богом ходим...
- Опанас, - вдруг сказал Микола, - у тебя ж голос, какой не у всякого. Спевай, а Шуня подыграет...
Впалые щеки Опанаса слегка порозовели, а Микола, подмигнув Исааку, назидательно добавил:
- Вечернюю песню надо петь не утром, а вечером.
Исаак понял намек и заиграл "Солнце низенько". Первый куплет солировал Микола, со второго к нему присоединился Опанас - получился импровизированный вокальный дуэт в сопровождении скрипки и... мычания коров. Это с пастбища уже возвращалось стадо, и коровы брели по пыльным улочкам и переулкам, отыскивая жилища своих хозяев.
Песня кончилась, и под шум восхищенного одобрения Микола стал тормошить Исаака:
- Уже поздно. Григорий Павлович заждался, волнуется, наверное.
Бедный Митька Балун! О нем как-то все забыли. Он по-прежнему стоял, засучив руки в карманы. Чтобы сохранить свой престиж и напомнить о себе, он с вызовом обратился к Исааку:
- А "Ой, я дюже разгулялся" знаешь?
Еще бы Исааку не знать куплеты Карася из оперы "Запорожец за Дунаем"! Он кивнул головой, взмахнул смычком и сымитировал медленное тяжеловесное оркестровое вступление, которое контрастировало с динамикой и комизмом самих куплетов. А затем, в нужный момент, как по команде, вступила вся орава ребятишек:
Ой, я дюже разгулялся, И едва сюда добрался... Затолкает жинка в спину, Схватит жинка за чуприну. Затолкает жинка в спину, Схватит жинка за чуприну...
Нет, никак не мог удержаться Исаак, чтобы не выкинуть еще один фокус, - такова уж была его натура. Не дав хору перейти на второй куплет, он, не меняя ритма, в качестве проигрыша исполнил "Собачий вальс", после чего хор с хохотом продолжал:
Гей, заехал я к шинкарке, Выпил с ней еще три чарки - Пьяный с воза я свалился, Чуть-чуть насмерть не убился! Пьяный с воза я свалился, Чуть-чуть насмерть не убился!
И - опять "Собачий вальс", вернее, теперь уже одна из тех шутливых вариаций, которую Исаак играл в четыре руки с Борисом. (Именно они стали прообразом польки, сочиненной Дунаевским в 1948 году для кинофильма "Кубанские казаки". В сущности, знаменитая полька представляет собой блестящий парафраз на тему "Собачьего вальса".)
Начиная с третьего куплета вся разноголосая колонна мальчиков двинулась вслед за Исааком, который на ходу продолжал играть. Вздымалась столбом пыль, мычали коровы, Микола в одной руке держал футляр, в другой - кнут, которым иногда ритмично прищелкивал, как пастух Костя из будущей первой советской музыкальной кинокомедии "Веселые ребята". Помните начало фильма? Распахиваются ворота, и во главе стада появляется в широкополой шляпе улыбающийся пастух Костя. Щелкая бичом, он поет:
Легко на сердце от песни веселой, Она скучать не дает никогда. И любят песню деревни и села, И любят песню большие города.
Вспоминал ли Исаак Осипович свое детство, когда писал музыку для этого эпизода? Вероятно, да.
...А ватага ребят приближалась к дому Полянского. Ликующе и звонко продолжала звучать песня Карася:
Не думали, не гадали, Свои хаты покидали, За Дунаем очутились, С басурманами сдружились...
И - новая "острая" вариация на тему "Собачьего вальса"...
Григорий Павлович, высокий, худой, стоял у большого крыльца своего дома и смотрел на приближающуюся процессию. Наконец она остановилась. Микола взял у Исаака скрипку, намереваясь положить ее в футляр, но его отстранил Митька Балун:
- Дай я сам!
- Спрячь руки назад в карман, - сказал Микола. Однако увидев несчастное лицо Митьки, смягчился: - Ну, ладно.
Митька аккуратно уложил скрипку. Потом вместе с Исааком подошел к Полянскому и протянул ему футляр с инструментом:
- Вот мы привели вашего хлопца... Гарный хлопец!
Григорий Павлович пристально посмотрел на Митьку и закашлялся. Кашлял он на этот раз особенно долго и надсадно, почти задыхался, страшно кривил губы, но платок приложил не ко рту, как всегда, а к глазам. И когда кашель прошел, Григорий Павлович некоторое время по-прежнему держал платок у глаз, что-то беззвучно шепча губами, на которых запеклась струйка крови.
- Что? - тревожно спросил Исаак. - Что, Учитель?
В минуты нежности и боли за Григория Павловича Исаак называл его не по имени-отчеству, а обращался к нему со словом "Учитель".
Григорий Павлович убрал платок с глаз, положил его в карман. Оглядел притихшую колонну мальчишек и улыбнулся:
- Я же говорил... Я же всегда говорил, что искусство - это великая сила!.. - Он положил руку на худенькое плечо Исаака: - Поздравляю тебя с первым публичным концертом, Шунечка...
Опубликовано: Музыка и ты: Альманах для школьников. Выпуск 8. - М.: Советский композитор, 1989 (Н.Шафер. Первый концерт)