- Подожди, - сказал Григорий Павлович. - Садитесь, мальчики. Давайте осмыслим, что произошло. - И далее, обращаясь преимущественно к Миколе (Полянский считал его самостоятельным и почти взрослым человеком): - Митька Балун там был?
- Так он же у них главарь! - невозмутимо ответил Микола.
- А Опанас?
- Так это ж его подручный!
- И, конечно, Ванечка-шаталочка?
- А чего ж ему там не быть, коли он четыре года везде шатается?
Григорий Павлович вздохнул. Он знал, что четыре года назад Ваня лишился матери, а отец запил, опустился и перестал заботиться о любимом сыне. Мальчик стал слоняться по всем закоулкам небольшого украинского городка Лохвицы, кормился у чужих людей, примыкал к различным компаниям, и вскоре за ним укрепилось прозвище Ванечка-шаталочка.
- А между прочим, Шунечка, у Опанаса прекрасный голос, - неожиданно обратился к Исааку Григорий Павлович. - Этой ночью я плохо спал, кашель замучил... В пять часов оделся, вышел на берег реки - чудесно! Слышу, кто-то поет Солнце низенько, да так проникновенно, так красиво! С исключительной осторожностью подбираюсь к кустам и вижу Опанаса с удочкой. Решаю его испугать и грозным голосом спрашиваю: Почему на рассвете поешь вечернюю песню? А он собрал свое снаряжение, да и был таков. Стою и думаю: что же я натворил? Как оценить свой поступок? Ведь хлопец добывал себе завтрак, а я лишил его этого завтрака!.. Ты следишь за моей мыслью? По-моему, она предельно ясна: я лишил его завтрака, а он выместил свою обиду на тебе!
Микола солидно откашлялся:
- Разве ж можно песни петь, когда рыбу ловишь? Тут тишина должна быть... Да не переживайте вы, Григорий Павлович! Опанас сам виноват, что остался без завтрака.
- Ты не понял метафоры, - грустно ответил Полянский. - Шуня- то позавтракал, и ты, наверное, тоже. И выспались вы хорошо. А почему бы и нет? Ведь вам не нужно ломать голову над тем, где и как раздобыть хлеб насущный.
Здесь Григорий Павлович явно слукавил. Слово вам никак не могло относиться к Миколе, сыну бедных родителей, остро нуждавшихся и, несмотря на трудолюбие, едва сводивших концы с концами. Они не в состоянии были оплачивать уроки, которые Микола брал у корнетиста Юровского. С корнетистом обычно расплачивался Исаак: отказываясь от мальчишеских удовольствий, он копил деньги, которые давали ему на личные расходы родители и дядя, - копил, чтобы его друг тоже имел возможность учиться музыке. (О благородстве маленького Исаака автору этих строк рассказал сам Микола, то есть Николай Григорьевич Перерва, летом 1977 года в Лохвице - ему тогда уже перевалило за 80.)
- Ивана Казимировича знаете? - спросил Полянский.
- Этого пузатого, который так скучно на виолончели играет? Конечно, знаем, - ответил Микола.
- Во-первых, не пузатый, а полный, - благосклонно поправил Григорий Павлович, - а во-вторых, он превосходный музыкант. Служит по нашему ведомству, занимается налогами, так же, как и я. Вот это действительно скучно. Но есть отдушина. У нас тут квартет собрался, мы иногда музицируем, а Иван Казимирович ведет партию виолончели, и прекрасно ведет. Так вот, мы с Иваном Казимировичем часто спорим. Он, видите ли, считает, что музыка, как и любое другое искусство, призвана уводить человека от грубой, серой, однообразной жизни в чудный мир поэтических грез и сладких мечтаний. А я убежден в обратном: музыка побуждает человека искать этот таинственный мир не в заоблачных высотах, а вокруг себя.
Как вы думаете, мальчики, кто из нас прав?
Исаак и Микола растерянно переглянулись. Георгий Павлович комически развел руками:
- Что? Неужели мой вопрос непосилен для вашего разума? Тогда выскажусь попроще. Как ты думаешь, Шуня, если бы главарь этой шайки Митька Балун знал и любил "Меланхолическую серенаду" Чайковского, то стал бы он затевать уличные драки? Стал бы отнимать у тебя скрипку? - У Григория Павловича лихорадочно блестели глаза. - Ну, что же ты молчишь? Может быть, этот Митька живет в обстановке, далеко не благоприятной для развития высоких чувств, может быть, он ничего светлого и радостного не видит в своей жизни, может быть, дома его бьют смертным боем... Ты не задумывался над этим?
- Да он сам всех бьет! - обиженно воскликнул Исаак и из глаз его хлынули слезы.
Григорий Павлович понял, что перехватил через край.
- Успокойся, - ласково сказал он, - я ведь его не защищаю. Я просто хотел сказать, как важно разобраться в том, что происходит вокруг нас. Митька, мне кажется, не бьет, а дает сдачи. Увы, не тем, кому надо, а тому, кто послабее. Вот в чем беда. - Полянский на минуту задумался. - Знаете что, мальчики? Есть резон, чтобы вы привели его ко мне. Попробуйте! Я никаких нотаций читать ему не буду - просто сыграю Меланхолическую серенаду. Нет, нет, я не такой наивный, чтобы полагать, что красивая музыка мгновенно перевоспитывает. Есть и мерзавцы, которым нравится красивая музыка, - они пользуются ею, как ложкой и вилкой. Но если человек не скотина, если на дне его души притаилось что-то хорошее, оно обязательно откликнется и выйдет на зов волшебных звуков... Ведь искусство - это великая сила. - Он помолчал, а затем четко повторил: - Великая сила. Запомните это, мальчики.