Григорий Павлович взял в руки скрипку, и... начался очередной домашний концерт.
"...Когда играл Полянский, - вспоминал позднее, в зрелые годы, Исаак Осипович Дунаевский, - мне казалось, что лучше на свете ничего нет. Вероятно, тяжелые переживания моего учителя, связанные со смертельной болезнью, тогда не поддававшейся излечению, окрашивали его игру такой внутренней скорбью, таким печальным проникновением, что это производило на меня огромное впечатление. Я думаю, что именно в это время и именно в эти годы зародилась у меня любовь к мелодии, к напевности, оказавшая такое большое влияние на мое композиторское творчество"1. А в письме к одному музыковеду Дунаевский так сформулировал свои глубокие ощущения от игры Полянского: ""Меланхолическая серенада" Чайковского в его исполнении без аккомпанемента кажется мне и по сию пору непревзойденной по выразительности, хотя после этого я слышал многих мировых скрипачей"2.
...В тот раз Полянский был особенно оживлен и потому играл, как никогда, много. После "Меланхолической серенады" он сыграл "Похоронную гондолу" Листа, "Колыбельную" Аренского, этюды Львова, Andante из соль-минорной сонаты Генделя... Постоянно показывая свои собственные переложения известных мелодий, Григорий Павлович не счел нужным отступить от этого правила и сейчас. Он исполнил "Разлуку" Глинки, знаменитую каватину "Casta diva" из оперы Беллини "Норма", "Серенаду" Шуберта и еще многое другое.
Нужно сказать, что репертуар Полянского не содержал ни одной радостной мелодии: все, что он играл, было печальным или окрашено светлой грустью. Эстетством, однако, он не страдал. Григорий Павлович мог сыграть и фольклорную мелодию ("На высокой горе, на зеленой траве"), и опереточную ("Плыви, мой челн"), и даже... ресторанную ("Слетелись мотыльки"). Он обладал удивительным даром облагораживать расхожие мотивы, как бы подчищать их, избавляя от пошлых наслоений и придавая им необыкновенное изящество. Так, мелодию "Слетелись мотыльки", облюбованную различными кафешантанными оркестрами, он исполнял с такой проникновенной теплотой, как будто вел безмолвный сердечный разговор со своими слушателями...
Исаак и Микола ушли от Григория Павловича совершенно счастливые... Все жанры в музыке хороши, лишь бы это была настоящая музыка - вот еще какой урок невольно извлекли сегодня мальчики... Не потому ли в зрелом возрасте Исаак Осипович с такой яростью обрушивался на тех, кто пытался разграничить музыку на "серьезную" и "легкую"? Став профессиональным музыкантом, имея в своем репертуаре всемирно известные скрипичные концерты Чайковского, Глазунова, Бетховена (к последнему он даже написал каденцию - для одного из выдающихся скрипачей XX века Мирона Полякина), Дунаевский пришел в "легкую" музыку во всеоружии технических средств.
...А дни шли. Исаак старательно занимался на скрипке, но мог и часами просиживать за пианино. Он еще не сочинял (его первые опусы - романс, несколько фортепианных миниатюр - появятся лишь через полтора-два года), а подбирал по слуху знакомые мелодии из "Наталки-Полтавки", "Запорожца за Дунаем" и других украинских музыкальных спектаклей, которые давали в Лохвице гастрольные труппы. Юный музыкант был во власти эмоционально контрастных сфер. Тайком от учителя, не одобрявшего озорные выходки в музыке, Исаак при помощи замысловатых модуляций объединял печальную еврейскую мелодию с веселой украинской песней, а серьезную оперную арию - с "Чижиком-пыжиком". (Вот они, истоки его будущих остроумных джаз-рапсодий, рожденных в творческом содружестве с оркестром Леонида Утесова.) Нередко к нему присоединялся брат Борис. Они импровизировали в четыре руки на темы популярных мелодий, а затем демонстрировали свои сногсшибательные вариации на семейных вечерах и в кругу близких знакомых. Особенным успехом пользовались бесконечные шаловливые парафразы на тему "Собачьего вальса". Как жаль, что у Исаака тогда еще не пробудилась потребность фиксировать свои фантазии на нотной бумаге...