В самом деле, что писать? Оперу, симфонию, балет? Вы верите в меня - за это спасибо. Но я не верю в то, что мой творческий и эстетический темперамент можно поставить на службу тому, чего я не понимаю, с чем я не согласен и против чего я возражаю. История с оценкой "Клоуна" тем и примечательна, что я, пожалуй, впервые почувствовал, что мои искренние и глубоко демократические творческие установки начинают расходиться с казенной эстетической схоластикой. Если мне ставится в упрек, что мои Ирина и Максим не имеют национальных паспортов (?), то моей музе не следует с этим спорить, а надо только пожимать плечами (если они у музы имеются).
Настоящее положение в искусстве страшно не тем, что у искусства не стало задач, а тем, что существует полное непонимание и разброд в творческом методе, в критико-эсте-тическом анализе.
За пределами моей творческой практики лежит целая область несвершенных мечтаний. Их я вынашиваю давно, но свершить их не время. Мы еще не раз вернемся к этому вопросу, поэтому на сегодня положение рисуется в окончательном виде таким, каким я его описал.
Молчать сейчас - самое выгодное дело. (Конечно, я имею в виду крупное творчество).
Под отсутствием перспективы я разумею отсутствие конкретного замысла, над которым можно работать. Нет предложений, нет сценариев, нет либретто, нет хороших стихов для песен.
Сердечно приветствую Вас, желаю Вам здоровья и успехов.
Ваш И.Д.
Москва, 28 сентября 1951 г.
Дорогая Рая! Ваше письмо послужило мне укором за невыполнение обещания написать Вам. Но где же адрес - Ворошиловская, 17 - который Вы мне давали?
Я очень рад Вашему полному приятию юга, моря, гор51. Это, конечно, меня ничуть не удивляет, так как я не представляю себе даже сухого, черствого человека, который не размягчится при созерцании этой чудовищной красоты. Я никогда не был в Геленджике. Должен Вам сказать, что Черное море в разных местах имеет разную степень красоты. Оно красиво у берегов Крыма и совершенно не интересно в Сочи. Оно красиво в Хосте, еще красивее в Гаграх, но феноменальной палитры красок достигает на мысе Пицунда. В этом году, в пасмурную погоду я на Пицунде понял, почему это море называется Черным. В 150-200 метрах от берега море, то есть плоскость моря была совершенно черной. Такого зрелища я никогда не видел, хотя проводил свой отдых у Черного моря раз пятнадцать.
Я с удовольствием исполню Вашу просьбу насчет рекомендаций по проведению Вашего послесанаторного периода.
Покидайте Геленджик и поезжайте в Хосту. Сейчас там легко снять комнату. Обратитесь по адресу "Шоссейная ул. 2, Серафима Константиновна Куропаткина". Можете ей сказать, что это я Вам дал адрес. Пусть она порекомендует Вам какое-нибудь пристанище. Из Хосты можно предпринять чудесные экскурсии.
Во-первых, пешком в Самшитовую рощу - волшебно-фантастический лес.
Во-вторых - Агурские водопады (в сторону Сочи, не доезжая Мацесты).
В-третьих - Гагры.
В-четвертых - Рица (Вы уже там, вероятно, побывали).
В-пятых - мыс Пицунда.
В санатории Мин<истерства> путей сообщения есть такой культработник - Юдин. Скажите ему, что я просил принять над Вами шефство. Он Вас включит во все экскурсии, устраиваемые для санатория, иначе (индивидуальным порядком) Вам очень дорого обойдется.
В самой Хосте имеется очень приличный ресторан (в парке) и около него хорошая молочная со столиками. Кроме того, можно обедать на морском и ж<елезнодорожном> вокзалах. Но там хуже.
Сочи удобнее в смысле возможности оттуда "автобуси-ровать" по всем направлениям, но жить там хуже, чем в Хосте.
<...> Желаю Вам самого лучшего и шлю мои самые душевные приветы.
Ваш И.Д.
3 января 1952 г.
Милая Рая! Спасибо Вам за Ваше поздравление, сухонькое, вежливое, малословное. Вот видите, как "программа" естественно проводится в жизнь! Сколько времени Вы не хотите мне писать! Именно не хотите, так как последняя встреча в Москве, кажется, прошла без "осложнений", и надо было думать, что ничто внутри Вас не помешает Вам делиться со мной мыслями и впечатлениями, как это было раньше. Вы можете мне задать вопрос по поводу моего молчания. Я отвечу, что в моем молчании не было никакого выражения охлаждения. Я просто не писал, потому что ждал отчасти Ваших писем, а отчасти и потому, что работа по фильму <"Мы за мир"> была очень трудной и напряженной. Закончилась она только 22-го декабря. Я мог бы прибавить, что мне ужасно надоела моя жизнь, все мои дела, все мои занятия. И это тоже является некоторым "отчасти" в моем почти полном отчуждении от всего окружающего и от все окружающих. Я мог бы еще прибавить, что в мой мерный ход этой опостылевшей жизни прибавилось одно тяжелое обстоятельство, вот уже два месяца гложущее и съедающее мои нервы и силы. Моя сын <Евгений> исключен из Института кинематографии, куда он поступил осенью на худ<ожественный> факультет. Нелепая история с вечеринкой 7-го ноября, закончившаяся смертью одной студентки ВГИКа в результате автомобильной аварии, наделала много шума в Институте и за его пределами (ЦК партии, ЦК ВЛКСМ). Сын совершенно не причастен к самой аварии, но вечеринка была на нашей даче, а машина была моего сына. В атмосфере всеобщего возбуждения мой сын оказался искупительной жертвой "как организатор пьянки, окончившейся автомобильной катастрофой". Формулировка приказа весьма нелепа. Трагический случай самовольного использования машины одним из приятелей сына и последовавшая в результате неумелого вождения катастрофа с гибелью девушки - в приказе возводится как некое планированное, чуть ли не предумышленное действие. Но как бы то ни было, а исключение состоялось, и до сих пор мне не удалось его отменить, несмотря на благожелательность ряда инстанций. Это удручающе действует на меня, как действует и вся домашняя обстановка последних двух месяцев52.