Наум Шафер. Дворняги, друзья мои...

Горький плод дилетантства

- Всё! - сказал Тарасуло. - Или сдохла, или упала в обморок! "Инфаркт!" - пронеслось у меня в голове.

- Что же вы стоите? - крикнул Тарасуло. - Воды! Скорее воды! Если бы по случайности здесь оказался фотограф и вздумал бы нас запечатлеть, то на снимке мы ничем бы не отличались от настоящих живодёров или работников мясокомбината.

Трясущимися руками я прижимал лающую Ладу к груди и одновременно пытался открыть портфель. Наконец, мне это удалось. Феликс Аронович моментально извлёк из портфеля бутылку с водой и стал брызгать на неподвижно лежащего пса. Ничего не помогало. Тогда Тарасуло схватил его в охапку (и откуда силы взялись!) и помчался с ним на руках вверх, положил у дверей квартиры, открыл ключом дверь, снова схватил на руки пса, занёс его в комнату и положил на пол около открытого балкона. Всё это произошло в течение нескольких секунд.

Я ожидал, что сейчас начнётся собачье столпотворение, так как Аскольд вряд ли примирится с неожиданным нашествием двух своих соплеменников. Но - ошибся. И тут я оценил разницу между баламутной дворняжкой и воспитанной овчаркой. Аскольд осторожно обнюхал лежавшую собаку, вопросительно посмотрел на хозяина (на Ладу не обратил никакого внимания), а затем отошёл в свой угол и больше ни во что не вмешивался. Кажется, потом раз или два он пытался напомнить о своём присутствии, но Феликс Аронович что-то резко ему говорил, и Аскольд успокаивался.

Тарасуло пошёл на кухню, принёс кастрюлю с водой и вылил её на голову овчарки. Никакого эффекта Собака не двигалась, только живот её вздрагивал от быстрого и тяжёлого дыхания. Лишь по этому признаку и можно было определить, что она ещё жива. Глаза у неё были открыты, но ни на что не реагировала. Феликс Аронович для проверки несколько раз замахивался на неё, хлопал в ладоши перед самым её носом - глаза оставались открытыми и неподвижными.

- Это плохо, - бормотал Тарасуло. - Если она не реагирует, это очень плохо.

- Феликс Аронович! - сказал я. - Мы с вами всё-таки учите ля. Какую оценку вы сейчас можете дать нашей тридцатилетней педагогической практике?

- Не томите душу, - ответил Тарасуло.

- Двое таких представительных мужчин - и что натворили - не унимался я.

- Говорят вам: не томите душу! - крикнул Феликс Аронович. - Мне и так тошно!

- Но, может быть, хоть скорую помощь вызвать? Может быть, ещё не поздно?

- Вы соображаете, что говорите?

- Я имею в виду "собачью" скорую помощь. Надо позвонить в ветлечебницу.

- А как прикажете доложить? Два старых дурака уморили собаку - спасайте её... Так, что ли?

- Никуда не денешься, именно так...

- Нет, я звонить не буду, - в раздумье произнёс Тарасуло. - Знаю я этих ветеринаров. Вмиг разнесут по всему городу... Вот если бы собака сама заболела, тогда бы я позвонил.

- Феликс Аронович, сейчас не время думать о своей репутации, надо спасать животное.

- Вы хотите выглядеть в этой истории благородней меня! - взорвался Тарасуло. - Ну разумеется! Вы всё время читаете мне нотации, уговариваете, взываете к моей совести, а я равнодушен и твёрд, как скала, я бесчувствен и бессовестен!

- Нет, мы из одной шайки, Феликс Аронович, - сказал я. - Во всём, что произошло, мы виноваты в равной степени. В равной! И одинаково будем мучиться, если собака погибнет. Вы ведь не напрасно упомянули о совести. Ведь суд совести...

- Ой-ой-ой, только не морализируйте...

- Хорошо, не буду. Но поймите, что один-единственный укол может спасти собаку. Давайте вызовем скорую...

Заговорив об уколе, я вдруг вспомнил, что через полтора часа надо явиться с Ладой в ветлечебницу. В четыре часа дня ей делали второй укол.

- Феликс Аронович, нам с Ладой пора, надо перед лечебницей успеть забежать домой. Умоляю вас, позвоните, скажите, что собака, мол, внезапно заболела.

- Э-э-э... - протянул Тарасуло. - Теперь уже никакие звонки не помогут. Смотрите, смотрите - видите? Над псом кружатся большие мухи!

- Ну и что?

- Невежественный вы человек. Это же первый признак, что собака умирает. Мухи чуют падаль.

- Так она же ещё не умерла.

- Неважно. Они чуют будущую падаль. Нет, собаке уже ничем не поможешь. Это - конец.

Не попрощавшись, я открыл дверь и вышел. Лада весело сбежала по ступенькам вниз и дожидалась меня у подъезда.

Дома я наскоро разогрел тарелку борща и машинально проглотил его. Хотел позвонить Феликсу Ароновичу, чтобы спросить о самочувствии овчарки, но, боясь услышать правду, не сделал этого. Поехал с Ладой в ветлечебницу. Ей сделали укол. Вернулся домой. Было четверть шестого вечера. Постояв несколько минут у телефона, набрал номер Тарасуло.

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter