|
Наум Шафер. День Брусиловского Прощание с Казахстаном
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 |
И снова приходишь к прежнему выводу: да, формально Брусиловский уехал, но фактически остался на месте, как и лирический герой Лунина.
Нет, Брусиловскому не было свойственно обременительное самолюбие. Он страдал не столько из-за того, что был обойдён наградами (например, Б.Джуманиязов полагал, что ему следовало присвоить два высших звания – Народного артиста СССР и Героя Социалистического Труда), сколько от сознания, что политикой верховодят люди, лишь на словах распинающиеся о патриотизме, а на деле корыстно губящие всё лучшее, что способствовало расцвету национальной культуры. Лучше всего о тонкой душевной конструкции композитора свидетельствует его "Обращение к роялю", опубликованное Галиной Воротынцевей в русскоязычной еврейской газете "Давар" в пятом номере за 2003 год. Считаю необходимым вторично воспроизвести его в данной книге:
"ОБРАЩЕНИЕ К РОЯЛЮ
Дорогой друг!
Если ты не забыл, мы познакомились 5 сентября 1933 года в квартире Ахмета Кудайбергеновича Жубанова по улице Фурманова, 96. Мне было 27 лет, а ты был уже немолод и, судя по царапинам и лёгким ранениям, прошёл достаточно тернистый путь. От меня тебе, конечно, ещё больше досталось. Но ты мужественно и терпеливо нёс свой крест почти 40 лет. Из квартиры Жубанова тебя перевезли в гостиницу "Джетысу", ко мне, в комнату №40, где с твоей помощью я изучал казахскую народную музыку. Руки у меня были сильные, народная музыка темпераментная, и тебе приходилось трудно, ибо, каюсь, тебя я не жалел. Зато приходили первые удачи и радости. Через год из гостиницы "Джетысу", что на углу улицы Гоголя и проспекта Ленина, тебя перевезли в мою новую хату.
Везли тебя на грубой телеге, и ты, бедняга, вздрагивал и сумбурно гудел на каждом ухабе. Тогда в одноэтажной Алма-Ате ещё не было водопровода, не было электричества и не было никакого асфальта и в помине. Пешеходные тропы изобиловали камнями и буераками, а проезжая дорога обещала вытрясти душу из любого смельчака, решившегося проехать по ней. Но ничего – в полуобморочном состоянии тебя снова привезли к дому №96 по улице Фурманова и втащили в мою каркасно-камышитовую хату, стоявшую в полутьме двора. Пришлось вызвать доктора, который тебя кое-как подлечил, но раны остались. Тут мы с тобой хорошо поработали.
Не жалея сил, при свете керосиновой лампы мы быстро сделали "Кыз-Жибек". Ты в процессе творчества потерял несколько струн на почве моего вдохновения, но спектакль получился приятный. Потом мы без особых потерь сделали "Жалбыр". А дальше пошла лёгкая жизнь – мы сочиняли песни и танцы для Куляш Байсеитовой, Жамал Омаровой, Шары и многих других исполнителей. Тебе это было необременительно.
Пока я ездил в 1936 году в Москву на Декаду ты хорошо отдохнул от моих побоев и был готов к дальнейшим испытаниям. Они настали зло и сурово к зиме 1936/37 года. Мы с тобой, если ты помнишь, сочиняли оперу "Ер-Таргын". Работа была очень важная и очень срочная. Но у меня не было саксаула, и в хате было весьма холодно. Вся Алма-Ата тогда отапливалась саксаулом, и достать его было очень трудно. Сам я ещё обогревался дополнительной одеждой и спиртоводочной продукцией, хотя всё равно руки ужасно мёрзли. Но к тебе эти методы обогревания применить было невозможно, прикоснуться к белой кости заиндевевших клавиш было страшно.
Вы, рояли, в переводе с французского - "королевские" royal. Вы аристократы в разношёрстной семье музыкальных инструментов. Вы царствовали в великосветских салонах Парижа XIX века, и великий поляк Шопен признавал только рояль для своего гениального творчества. Но то был Париж и XIX век. А тут - в двадцатом веке, в Алма-Ате – не было изысканного салона. Да и я явно не Шопен. Здесь была хата, в которой коченел ты. За вами надо ухаживать, чистить, следить за температурой. Не дай Бог вас простудить, ваш нежный, благородный организм навсегда потеряет певучесть тона. Необходимо было принимать срочные меры для спасения твоего здоровья. Ночью я брал топор и рубил соседние заборы, топил печку, а потом снова принимался за "Ер-Таргын". И всё-таки голос твой так и остался немного простуженным, а после "Ер-Таргына" ты было совсем захирел. Ослабели колки, лопнула дека, износился фильц, ты перестал держать строй. Начиналась старость,
К этому времени мы с тобой переехали на новую квартиру в доме №126 по Коммунистическому проспекту. Здесь были все условия для сбережения твоего увядающего организма. Время от времени ты хворал, но мы продолжали работать. Мы много сочиняли. К нам приходили ученики. Приходил тоненький юноша Куддус Кужамьяров и варварски стучал по твоим клавишам, не испытывая к тебе уважения. Приходил певучий Байкадамов и тоже стучал, сопровождая своё отчаянное пение. Потом зачастил с клавирами оперы Мукан Тулебаев, предпочитавший вообще к тебе не прикасаться. Заходил, как обычно, мрачный Жубанов, и многие, многие другие приходили к тебе за советом и помощью.
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 |
|