По словам Кенжебека Кумысбекова, русский еврей Евгений Григорьевич Брусиловский принадлежал душой всецело казахскому народу. Остаётся добавить, что, соединив в себе различные специализации, он всё своё умение, весь свой талант отдал родному Казахстану, расставаться с которым ему было мучительно больно. Но иного выхода не было. В предыдущей главе открытым текстом доказаны психологические причины, побудившие великого маэстро на этот роковой шаг. Но злобы в его казахской душе не было. Мне кажется, что в стихотворении Валерия Михайлова "Поучение" запечатлён именно такой тип человеческой личности, как бескорыстнейший Брусиловский, философски осмысливающий все житейские невзгоды в ответ на подвижническую деятельность:
Коль хулим ты - молчи, за себя не боясь, Напиши на воде свою неприязнь, И волна её прочь унесёт, Зыбкой тенью обида пройдёт.
А гоним - так терпи, не страшась ничего, На земле предначертана Воля Его. Стало быть, на тебе есть вина, Оттерпи наказанье сполна.
Ненавидим - люби, а лишаем - не мсти, Дабы душу свою и чужую спасти. Ничего нет превыше любви, Грех смиреньем умертви.
В той или иной степени задолго до появления этого стихотворения, Брусиловский музыкально сформулировал подобную мысль в своей Седьмой симфонии, которую он создал в состоянии готовящегося отъезда из республики, откуда его упорно выживали завистники и националисты, прорвавшиеся к верховной власти. Тех читателей, которые интересуются прежде всего новаторским техническим мастерством композитора, я отсылаю к специфическому труду Е.Б.Трембовольского "Теоретические проблемы национального симфонизма" с подзаглавием "Алматинские симфонии Евгения Брусиловского", изданному в Москве в 2008 году... Ну а я уже как композитор и просто рядовой слушатель хочу поделиться тем, ЧТО услышал в предотъездном сочинении своего Учителя. Ни в коем случае сказанное ниже не следует понимать как пояснительную записку к восприятию симфонии. Это глубоко субъективное ощущение, основанное на знании конкретных фактов из биографии Евгения Григорьевича и на личном общении с ним.
В начале первой части я слышу романтический призыв к обновлению жизни, призыв, который должен вырвать героя из плена одиночества. Но радостный подъём сопровождается барабанным перестуком, вызывающим грустные размышления, хотя и короткие, но, как говорится, в три обхвата. Отсюда - компоненты смятения, которые нивелируются мягким и объёмным фоном.
Вторую часть я бы назвал "Дорожные думы". Композитор, пока ещё оставаясь в Алма-Ате, уже мысленно сидит в железнодорожном вагоне и под стук колёс предаётся воспоминаниям о былом, вместе с тем пребывая в ожидании чего-то светлого и необычного. Но постепенно удаляющийся стук колёс как бы символизирует потерю того, что никогда не удастся возвратить.
И отсюда - переход к третьей части, где былое предстаёт во всём своём очаровании. Возникает неброская красота степного пейзажа... Оживают лица покинутых друзей - может быть, в первую очередь лик Габита Мусрепова, с которым композитор сотворил свою оперу "Кыз-Жибек". Но тут же возникают конфликтные интонации: как будто провели колодников но Сибирскому тракту. Необходимо преодоление...
И оно появляется в заключительной четвёртой части. Мы снова слышим призывные возгласы из первой части. Но сейчас они воспринимаются как огромная благодарность за многолетний приют в Казахстане. И в возобновлённом ритме мчащегося поезда возвратившаяся мрачная тема превращается в ликующий апофеоз: "Казахстан вы у меня не отнимете! Он - навсегда в моём сердце! Я не эмигрант! Это вы, оставшиеся на месте, превратились во внутренних эмигрантов, подтачивающих национальную культуру, а я буду её беречь и обогащать, живя вдалеке!"
И действительно, прожив последние десять лет в Москве, Брусиловский продолжал сочинять исключительно казахскую музыку. Его предсмертные две симфонии – Восьмая и Девятая – убедительное тому подтверждение. Они в сущности пока не исполнялись и никому не известны. Но музыковеды, изучившие их партитуры, считают, что Брусиловский создал немеркнущие шедевры. В особенности высоко оценена Девятая симфония, поражающая могучим накалом чувств и подлинным трагизмом.
Здесь уместно привести ещё одно стихотворение. Оно принадлежит павлодарскому поэту Константину Лунину. Попробуйте соотнести его содержание с судьбой Брусиловского:
Я сегодня не имею права Ни солгать, ни словом покривить – Не ответит мне чужая слава На вопрос мой – как мне дальше жить? Как мне жить? Где жить? И где работать? С кем дружить? Кого мне обнимать? Чьи взвалить на плечи мне заботы? И какую землю мне пахать? Если русский – значит, дом Россия? Если русский – русские друзья? Как же быть, коль кумысом вспоила Нас – славян, казахская земля?! Как же быть, когда в лихие годы Мне казах дороже брата был? Как же быть, коль через все невзгоды Эту землю, словно мать, любил! Не уеду! Не предам! Не брошу! Хоть сегодня ветрено в степи... Если вместе, то любая ноша Нам не в тягость в избранном пути! Я за Казахстан – страну родную, Что дала приют и хлеб в ненастье! Я за Казахстан! За песнь степную! За Свободу! Братство и Согласье!