Где же истоки постепенно нараставшей трагедии? Формально они проистекают из второй половины 1930-х годов, когда мудрейший Мухтар Ауэзов стал укорять Брусиловского в излишнем цитировании казахских народных мелодий. Потом осложнились отношения с великим Ахметом Жубановым, по чьей инициативе, собственно говоря, Брусиловский и переехал из Ленинграда в Алма-Ату и сразу же впитал в себя красоту и мудрость казахского фольклора.
Что же дальше? Композитор заключил контракт на два года, но пробыл в Казахстане тридцать семь лет и остался бы здесь на всю жизнь, если бы... если бы...
Есть критика, которая призвана улучшить творение создателя. И есть критика, ставящая перед собой цель уменьшить достижения творца и даже вовсе их зачеркнуть. К великому нашему стыду, Брусиловский неоднократно подвергался именно второму типу критики.
Но почему? Ответ прост: вопреки народному признанию, любви и уважению, кое-каким высокопоставленным лицам не нравилось, что основоположником всех жанров в профессиональной казахской музыке является человек не коренной национальности. Надо было найти другую кандидатуру, которая заменила бы пришельца из чужих земель. И такая кандидатура нашлась в лице Мукана Тулебаева, который официально стал именоваться автором оперы "Биржан и Сара", чему немало способствовал холуйствующий музыковед Владимир Мессман, возопивший о появлении "казахского Глинки". И Брусиловский автоматически попал в разряд Березовского, Матинского, Хандошкина и прочих самоучек доглинкинского периода. Впрочем, парадокс в том, что сам же Евгений Григорьевич оказался невольным виновником всего случившегося, поскольку сам выбрал Тулебаева в качестве своего любимого ученика. Ситуация возникла довольно сложная. Не претендуя на истину в последней инстанции, я всё-таки рискну в следующей главе обосновать своё личное мнение на этот счёт.