Будь спокоен, Нами! Не верь чёрным линиям, обведённым вокруг нашего любимого имени: Дунаевский будет жить вечно!
Лазарь".
Напоминаю, что это письмо я получил более чем за четверть века до рокового звонка с известием о смерти Брусиловского. Но теперь за моими плечами уже были тюрьма и лагерь, и я в значительной степени избавился от экзальтированного романтизма, побуждавшего меня часто и бурно реагировать на любые непредвиденные известия. Да, во мне что-то внутри оборвалось, но я всё же не рухнул и вроде даже спокойно опустил трубку телефона. Потом снова сел за стол и долго смотрел на полностью заполненную седьмую страницу "Печорина", понимая, что на следующее утро восьмой страницы уже не будет.
С этого дня прекратилась моя беспрерывная композиторская деятельность, которая длилась ровно сорок лет (1941–1981) - даже в период работы над кандидатской диссертацией по литературе, а также в тюрьме и колонии для преступников. Правда, в течение следующих десятилетий иногда пытался продолжать реставрацию своей несчастной оперы. И даже стихийно выдал несколько песен, подсказанных смутным временем. Но это уже было мимолётное творчество вне всякого музыкального процесса. Всю свою творческую энергию я употребил на писательскую художественную деятельность, а также на научную работу в области литературоведения и музыковедения, где главными объектами моих интересов были Дунаевский, Булгаков и зачинатели бардовского движения. Много сил было потрачено на создание уникальной фонотеки, состоящей из патефонных и виниловых пластинок, магнитофонных лент и лазерных дисков, к которым примыкала огромная библиотека с популярными и раритетными изданиями. Об интенсивной педагогической работе в школах и высших учебных заведениях уже не говорю. Скажу лишь одно: горжусь, что своими лекциями по литературе я воспитал плеяду духовно крепких и оптимистичных студентов, глубоко порядочных людей, которые не забывают меня и время от времени подают о себе знать.
Но Брусиловский никогда не уходил из моего сердца и ума. Все последующие годы я пытался осмыслить, что с ним произошло. Он прожил неполных 76 лет. Вроде бы немало, но всё же его уход из жизни был преждевременным. Различные физические недуги расшатывали его организм, приближая неизбежную кончину. Всё исходило от подтачивания его нервной системы. Он ведь прикипел к Казахстану и не хотел уезжать. Почему же всё-таки композитор решился на этот трудный шаг? В определённой степени ответ можно найти в высказываниях некоторых казахстанских музыковедов. И это замечательно, что они - представители коренной национальности. Ибо в противном случае их можно было бы обвинить в неправильном ходе мыслей, а точнее - в русском великодержавном шовинизме или в еврейском национализме.
Сошлюсь на составленный Н.С.Кетегеновой сборник "Евгений Брусиловский", выпущенный к 100-летию со дня рождения композитора издательством "Өнер" в Алматы, в 2005 году. Наряду с теоретическими исследованиями, там помещён ряд статей публицистического плана. В статье К.Д.Омашевой, посвящённой трагической Девятой симфонии, созданной композитором в Москве, читаем:
"Дело в том, что ещё при жизни Брусиловского в Алма-Ате, композиторы Казахстана уделяли огромное внимание композитору, его личности. Приезжая же на очередные съезды в Москву и постоянно общаясь с Е.Брусиловским, навещая и поддерживая его, композиторы Казахстана не раз ставили перед правительством вопрос о представлении кандидатуры Е.Брусиловского на присвоение ему высокого звания "Народный артист СССР", но их запросы оставались без ответа. С одной стороны, эти встречи помогали ему, скрашивали его одиночество последних лет, развеивали хоть на время грусть. Но друзья уезжали, а одиночество оставалось. В попытке уйти от него и в поисках справедливости и правды Брусиловский стремился осмыслить своё место и значение в казахской музыке. Он справедливо считал, что его кипучая, разносторонняя музыкально-общественная деятельность в большой степени помогала быстрому росту музыкальной культуры Советского Казахстана, и никак не мог понять - почему же его столь зримая деятельность не была видна и по достоинству вознаграждена... Вот почему, с другой стороны, эти встречи усугубляли его переживания" (стр.65-66).
Итак, правительство не реагировало на ходатайства казахстанских композиторов. А верховным правителем в Казахстане тогда был Д.А.Кунаев. Хорошо помню его большую статью в "Казахстанской правде", которая появилась после отъезда Брусиловского. В ней шла речь о развитии профессиональной музыкальной культуры в Казахстане. Имя Брусиловского не было упомянуто ни разу. Первые оперы и симфонии, первые образцы камерно-инструментального жанра, первые романсы и массовые песни возникали стихийно, без его участия... Брусиловского вообще не было!!! ...Вероятно, именно тогда, когда до композитора дошла кулуарная фраза, произнесённая этим верховным деятелем: "Мавр сделал своё дело, мавр может уехать" - он и решился покинуть республику, которая стала его второй Родиной.