|
Наум Шафер. День Брусиловского В преддверии вечной разлуки
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 |
- Приснился романс? - с удивлением спросил я. - А... а… а… в каком виде?
- А вот в таком... Заявился на своих нотных ножках и пропел последнюю фразу: "Лицо бесцветное и взоры ледяные".
- Евгений Григорьевич! - воскликнул я. - Да вы же сами сказали, что этот романс мне менее удался, чем другие лермонтовские, и можно было бы его вообще не сочинять.
- Да, я так сказал, - тихо подтвердил композитор. - И сейчас считаю, что мир не перевернулся бы, если бы вы его не сочинили. Но... но приснился же он! Нe солидная "Ветка Палестины", а именно этот непритязательный романсик!
И маэстро прочитал мне маленькую лекцию о природе сна. Он констатировал, что сия природа до сих пор по-настощему не разгадана, в особенности по части трагико-комического действия, но кое-что всё же научно объяснено. Например, то, что во время сна человеческий мозг теряет свою контролирующую функцию. То, что днём человек подавляет силой своего разума, ночью интуитивно всплывает наружу и порой подсказывает точное определение тому, что произошло наяву.
- Понимаете? - продолжал композитор. - Наяву мой профессионализм обнаружил в вашем романсе неприятные технические огрехи. А во сне вдруг всплыла его коротенькая изящная драматургия и мелодическая точность в озвучивании лермонтовских строк. Понимаете? Присниться, может, конечно, всякая чепуха, Но во сне мозг избавлен от фальсификации. Он подчиняется чувству. Так что сохраните романс в своем архиве - пригодится. Или... или он тоже перекочевал к Мельцанскому?
Мне стыдно было сознаться, я заёрзал на стуле, и композитор погрозил пальцем:
- Смотрите! Я вас неоднократно предупреждал! Будете потом хватать себя за голову... Черновики хоть сохраняете?
- Черновики сохраняю! - облегчённо воскликнул я.
Лицо маэстро некоторое время оставалось всё же мрачным. Потом разговор повернулся в другую сторону:
- Мне до сих пор не даёт покоя мысль, что вашей опере не хватает кавказского колорита. Если вы не забыли, то я подал вам идею внести этот колорит в инструментальном эпизоде накануне дуэли. Здесь должны быть две небольшие части. В первой мне слышится нечто угрюмое - наши герои пробираются по тёмному ущелью к вершине горы. А вторая часть должна иметь просветлённый характер. Это - восход солнца в горах Кавказа: лирика медленно и плавно переходит в апофеоз. Те фрагменты, которые вы мне показали, никуда не годятся. Формально что-то восточное в них есть, но музыка носит искусственный характер... Слушайте: через три месяца у вас начнутся каникулы. Почему бы, вместо Акмолинска, вам не поехать в Пятигорск? Надо побродить по лермонтовским местам, взобраться на горную вершину. Убеждён, что вас посетит вдохновение, и вы создадите то, что надо. Да вы просто обязаны пропитаться кавказским воздухом! Как вы думаете: сумел бы, например, я создать казахские оперы, живя в Ленинграде? То-то. Поезжайте на Кавказ! Иначе вы не избавитесь от изоляционистского настроения.
Здесь я снова вынужден напомнить, что, за редким исключением, передаю речь Брусиловского без его обычного заикания. Но до сих пор мне становится не по себе, когда вспоминаю, как он пытался выговорить это сложное для него слово - "изоляционистское". Мне тогда даже показалось, что ему стало плохо, и я подскочил, чтобы подать ему стакан воды. Но Евгений Григорьевич замахал руками и жестами запретил мне сдвинуться с места.
Отдышавшись, композитор продолжал разговор о моей опере. Он стал настаивать, чтобы я сочинил новую мазурку. Не столько потому, что её румынские интонации совершенно ни к чему на балу у княгини Лиговской (причем на Кавказе), сколько главным образом потому, что в ней гибнут замечательные темы для цикла романсов на стихи какого-нибудь румынского поэта - например, того же Михаила Эминеску, о котором у нас уже шла речь.
- Поверьте моему композиторскому опыту и чутью, - присовокупил маэстро. - В этой мазурке заключён эстетически ценный кладезь. Это надо не танцевать, а петь и слушать. Уверяю вас, что это - материал для вокального цикла. Вы потом поблагодарите меня за такую подсказку. А пока - сочините другую мазурку.
- Но мне жалко расчленять прежнюю! Я привык к ней и полюбил...
- Не надо пока ничего расчленять. Сочините новую, и всё... А что касается старой, то просто имейте в виду мое мнение и спрячьте её подальше от Мельцанского.
И опять мне пришлось смущённо отмолчаться, потому что моя бедная румынская мазурка давно уже находилась в анналах Мельцанского. К счастью, композитор снова переключился на другую тему.
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 |
|