|
Наум Шафер. День Брусиловского "Дударай"
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 |
Третий акт на время отвлёк меня от сомнительных мыслей. Ещё бы! Именно в этом акте запечатлён процесс рождения песни "Дударай". В ожидании любимого Мария начинает импровизировать чудную мелодию. Я весь "вник" в Епонешникову, которую мысленно всегда называл "Эрочкой". Где найти слова, чтобы передать магнетизм её пения? Пренебрегая всякими эффектами, не прибегая к "показушным" штрихам, она наполняла песню животворящим дыханием любви, верности и душевной стойкости. Её низкий грудной голос обволакивал и гипнотизировал. Наверно, какие-то профессионалы, сидящие в зале, умственно раскладывали на кусочки ритмо-синтаксическую структуру песни, высчитывая, какими средствами композитор вклинил её в свою оперу. Но я был захвачен совершенно другим. Народная песня, которую я давно знал от ноты до ноты, совершенно преобразилась, не лишившись ни одного нюанса, связанного с ёё истоками, то есть с её специфичностью. Епонешникова умела вскружить голову охмуряющим пением, где пафос изобиловал нотками скромной стеснительности, за которой скрывалась многообещающая заманчивость. Так она пела глинкинского Ратмира, и так она пела Марию - только мягче и целомудренней. И при этом лукавый прищур её больших, чуть раскосых глаз был хорошо виден с первых рядов партера и угадывался на галёрке. Миф превращался в поэтическую реальность. "Дударай дудым", - нежно и страстно выводила она. И хотелось плакать от радости и счастья.
Четвёртый акт, как я уже упомянул, делился на две картины. В первой арестованного Думана освобождает группа рыбаков во главе с Артёмом. Во второй, венчающей оперу, та же группа, но уже вместе с Думаном, освобождает связанную Марию, которую бай предварительно усиленно уговаривал выйти замуж за урядника Семёна. Мария и Думан снова вместе. Торжество любви русской девушки и казахского джигита! Торжество правды и справедливости! Торжество казахских и русских рыбаков, которые под руководством Артёма готовы к сознательной революционной борьбе против угнетателей трудового народа!
Да... В нынешней постановке карагандинцев революционная тема была почти полностью удалена - сужу по аудиозаписи, которую мне подарил Е.К.Тапенов. Но шестьдесят лет назад, в день первой премьеры, публика воспринимала финал как монументальное празднество. И реакция была соответственной: гром аплодисментов, крики "браво" и "ура", бесконечные вызовы исполнителей. А исполнители в свою очередь вызвали на сцену автора, он как-то неуклюже пожимал всем руки, но зато Епонешникову обнял и поцеловал.
По идее я со своим жалким нотным листом должен был предстать перед маэстро где-то в расположении гримуборных, выйдя в фойе и оттуда пробравшись по лестнице через служебный вход. Но суетливая группа молодых людей (как я понял, это были студенты консерватории) буквально вынесла меня к самой сцене уже перед закрывшимся занавесом. Каким образом я оказался за занавесом - это я совершенно не помню: предполагаю, что кто-то нашёл нужную "ращелину", все туда нырнули, и я вслед за ними. Некоторые артисты, в том числе Умбетбаев, ещё оставались на сцене, но, слава Богу, "Эрочки" там не было, иначе я застыл бы в виде "соляного столба". Умбетбаев с мягкой улыбкой отбивался от двух верзил с фотоаппаратами (ну, разумеется, это были журналисты) и что-то пытался им объяснить.
Но центром внимания, конечно же, был Брусиловский, за спиной которого высилась фигура Анатолия Витальевича Кельберга. Окружённый студентами, маэстро тихо отвечал на приветствия, не замечая меня: я, находясь в состоянии печальной радости, скрывался позади. Но вдруг он меня всё же заметил и, слегка отстранив рукой какую-то девицу, спросил:
- Вы, кажется, тоже решили меня поздравить?
- Нет, я просто хотел попросить... - нелепо начал я.
- Ну нет, так нет! - и композитор повернулся спиной.
- То есть да, да, да! - вскричал я, и композитор снова повернулся ко мне. - Я просто хотел попросить прощения, что в течение полугода отнимал у вас драгоценные часы именно тогда, когда вы трудились над таким шедевром... таким шедевром... Мне стыдно за ноты, которые я вам приносил...
- Так вот о чём вы думали, когда слушали мою оперу... - с явной жалостью произнёс композитор.
- А о чём же я мог думать?
- О чём? Вот о чём: Брусиловский написал хорошо, а я напишу лучше!
- Лучше не бывает! - с отчаяньем произнёс я.
- Не надо банальных фраз - поморщился маэстро. - Но коли вы уж во власти банальности, то вспомните затёртую поговорку: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. - И неожиданно громким требовательным голосом: - Где обещанная "Смерть"?
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 |
|