Стоит ли после этого удивляться, что музыка (в буквальном смысле слова) - героиня стихов и песен Окуджавы.
Но чудится музыка светлая, И строго ложатся слова...
Целый век играет музыка. Затянулся наш роман...
Солнышко сияет, музыка играет - отчего ж так сердце замирает?..
Молва за гробом чище серебра И вслед звучит музыкою прекрасной...
Но с каждой нотой, Боже мой, иная музыка целебна и дирижер ломает палочку в руках...
Проливается черными ручьями эта музыка прямо в кровь мою...
А вот эту песню хочется напомнить полностью:
Все глуше музыка души, все звонче музыка атаки. Но ты об этом не спеши: не обмануться бы во мраке, что звонче музыка атаки, что глуше музыка души.
Чем громче музыка атак, тем слаще мед огней домашних, и это было только так в моих скитаниях вчерашних: чем слаще мед огней домашних, тем громче музыка атак.
Из глубины ушедших лет еще вернее, чем когда-то - чем громче музыка побед, тем горше каждая утрата, еще вернее, чем когда-то, из глубины ушедших лет.
И это все у нас в крови, хоть этому не обучали: чем чище музыка любви, тем громче музыка печали, чем громче музыка печали, тем выше музыка любви.
Чтобы запечатлеть психологизм контрастности, Окуджава прибегает к образу музыки. Случайно ли это? Песню "Все глуше музыка души" автор прокомментировал так: "Люблю слова "музыка", "музыкант", "струна". Музыку я считаю важнейшим из искусств, даже выше, чем искусство слова". И вот возникают музыкальные вариации на тему глубинных процессов в человеческой душе. Поток нюансов... Через драму, боль и печаль мы движемся к светлому очищению.
То же и в напевах песен. Через грусть и тихое отчаяние - к нежной мечтательности, которая помогает преодолеть душевную подавленность:
Здесь примечательна трижды повторенная стихотворная строка с секвентно развивающейся музыкальной темой: грусть переходит в горечь, горечь сменяется чувством обреченности, и в тот момент, когда в последней фразе куплета должна полностью восторжествовать безысходная скорбь, неожиданно возникает спасительное просветление, которое освобождает слушателя от тисков сердечной тоски. Как это так получилось у нашего барда, я не знаю. Но знаю, что Окуджава (даже тогда, когда прибегает в песнях к рискованным интонационным оборотам), никогда не соскальзывает на аффектацию или надрыв - его всегда предохраняет высокий вкус, художественная устремленность, четкая и убедительная музыкальная мысль.
СЛУШАЯ СТАРЫЕ ПЕСНИ
Едва ли не четверть века назад Булат Окуджава выпросил у Бога милостыню для нынешних царьков во всех регионах бывшего СССР:
Пока Земля еще вертится. Господи - твоя власть! - дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть...
Вот именно - дай! Пусть они наслаждаются властью в своих новоиспеченных маленьких империях, пусть вместо роскошных одеяний демонстрируют свой радикально-непримиримый демократизм, пусть тешат себя мыслью, что слава - не мишура... "И не забудь про меня", - напоминает Богу поэт. Вот это, пожалуй, главное: Бог не должен допустить, чтобы властелины мира играли судьбами своих современников.
Как-то В.Маканин, восхищаясь Высоцким, тем не менее упрекнул его за "простенький патриотизм" военных песен... Я не понимаю, как силу и страсть необыкновенных песен о войне (таких философских песен-симфоний у нас еще не было) можно уподобить чему-нибудь "простенькому", ведь военный материал для Высоцкого - это повод глубоко и остро раскрыть жизненные конфликты в любых экстремальных ситуациях. Мне кажется, что нынешняя негативная оценка многих популярных песен о революции, гражданской или Отечественной войне - это дань времени, в котором происходит переоценка духовных ценностей. Вот и Окуджава где-то пренебрежительно отозвался о своем старом "Сентиментальном марше": его там, видите ли, смущают романтические "комиссары в пыльных шлемах"... Что ж, придется, видимо, защищать эту песню и от самого автора. Потому что главное в ней - не идея революции, а провозглашение "доброго мира забот" великой Надежды. Здесь воплощена гуманная мысль о пробуждении и развитии лучших человеческих качеств в эпоху социальных потрясений. Идеал неосуществим, но вечная погоня за ним - прекрасна.
Ну а как быть с Ленькой Королевым, героем щемящей песенки, где романтизируется дворовая шпана? Нынешние критики к ней непримиримы: поэтизация уголовного мира. Правда, кто-то пытается найти и компромиссное решение - например, Михаил Нодель: "В песенке, написанной в 1957 году, нет ни капли фальши: она принадлежит истории и свое дело сделала. Но фальшью было бы петь ее в наши дни. Окуджава понимает это. Потому и не поет" (ЛГ Досье, 1993, № 6).