|
Книги и работы Н.Шафер. О так называемых "блатных песнях" Владимира Высоцкого
Давайте выпьем за тех, кто в МУРе.
За тех, кто в МУРе, никто не пьет.
Или:
Я, например, на свете лучшей книгой
Считаю "Кодекс уголовный" наш.
Нет, для уголовного репертуара это слишком тонко.
Ну, а как бы рядовой уголовник истолковал, например, песню "В Ленинграде-городе"? Там такая ситуация: Саня Соколов "получил по морде", потому что "немузыкально скандалил", а автор комментирует: "Ну и, значит, правильно, что дали". Что за юмор такой? Выходит, скандалить надо с музыкой, что ли? А дальше:
В Ленинграде-городе
Тишь и благодать.
Где шпана и воры где?
Не видать.
Не сравнить с Афинами -
Прохладно.
Правда, шведы с финнами...
Ну, ладно.
Тут вообще кроссворд чистый, не говоря уже о неслыханной в блатном фольклоре рифме "городе - воры где". Каким образом наш простой советский уголовник умудрился побывать в Афинах, чтобы потом позволить себе всякие сравнения? Другое дело - дореволюционные времена. Можно было на время податься в Турцию или в те же Афины, набраться опыта, а потом вернуться домой обогащенным и просвещать других, то есть делиться опытом. На эту тему даже есть старинная, длинная-предлинная воровская песня:
Сам балтийский уроженец,
Много горя повидал,
Вся Россию я изъездил,
Даже в Турции бывал.
А у Высоцкого... Ну, как истолковать это малюсенькое интонационное "Ну, ладно"? Снисходительность советского уголовника к богатым иностранным туристам? (Так, мол, и быть - шастайте по нашему Ленинграду). Пренебрежение? (Сто лет вы мне не нужны.) Или - патриотическая гордость? (С Афинами, мол, не сравнишь, но всё же рвутся в наш Ленинград финны и шведы!).
Как-то Юлий Ким сказал, что ему не нравится памятник Высоцкому на Ваганьковском кладбище: бард предстает лишь как мученик и страдалец, а ведь он еще был "балагуром, клоуном, насмешником". И действительно, Высоцкий был великим мастером розыгрышей и наделял этим даром своих воинствующих блатарей. Вы посмотрите, как аттестует себя один из них:
Я был душой дурного общества,
И я могу сказать тебе:
Мою фамилью, имя, отчество
Прекрасно знали в КЕГЕБЕ.
Чувствуете, как уголовник набивает себе цену? Он, оказывается, "весь ваш МУР видал в гробу", ему - КГБ подавай. Будто он уже не шпана, а персона позначительней. Потому и щеголяет культурой поведения:
Начальник вел себя невъедливо,
Но на допросы вызывал,
А я ему всегда приветливо
И очень скромно отвечал.
И вот тут начинается серия песен, в которых клоунски варьируется эта самая "культура поведения". Попробуем проследить, как развивается игра в интеллигентность и чем она кончается. Если в песне "Город уши заткнул" уголовник, обчистив с дружками квартиры, шлет пострадавшим гражданам, еще ничего не ведающим, воздушный поцелуй в виде "Спокойной ночи, до будущей субботы!", то в другой песне он уже горячо исповедует философию милосердия:
Но в двенадцатом часу людям хочется спать -
Им назавтра вставать на работу.
Не хочу им мешать! Не пойду воровать!
Мне им сон нарушать неохота!
Это - прекрасно, только не надо забывать, что гражданам обеспечен спокойный сон лишь "до будущей субботы"...
А игра продолжается. До субботы еще далеко, поэтому в следующей песне наш герой отправляется на гастроль туда, где люди еще не спят, а, наоборот, - очень даже бодрствуют. Полное торжество философии милосердия! Он ничей сон не нарушает - просто стоит на дороге, где нет фонарей, и вежливо задерживает в темноте запоздалых прохожих. У мужчин, как полагается в таких ситуациях, он предварительно просит закурить, а с женщинами обходится еще более обворожительно:
Если ж женщину я повстречаю,
У нее не прошу закурить,
А спокойно ей так намекаю,
Что ей некуда больше спешить.
Откуда, интересно, такая интригующая культура? О, здесь есть у кого поучиться! Официальные культуртрегеры были всегда, немало их и сегодня... О современных культуртрегерах, работающих на таможне, но не воспетых в песнях, рассказала недавно Татьяна Толстая в газете "Московские новости". Она поведала о бывшем диссиденте, ныне профессоре микробиологии Колумбийского университета Александре Гольдфарбе, который, стосковавшись по Родине, приехал, чтобы посмотреть, как она процветает в условиях перестройки и гласности. Действительность превзошла все его ожидания - счастливый, он беспрестанно восторгался увиденными переменами. Но вот профессор собрался уезжать... Далее цитирую Татьяну Толстую: "Наша славная шереметьевская таможня... быстро помогла ему справиться с головокружением от успехов нашей гласности. Ребята ласково и твердо выпотрошили портфель профессора, вынув из него все официальные письма от здоровой части нашей академии своим американским коллегам, все бумаги, могущие помочь быстро двинуть вперед нашу биологическую науку, договориться об обмене учеными, получить для страны валюту, усилить культурные контакты... Все частные письма, записки, приветы типа: "поцелуй маму, обними папу". А также альбомы по искусству: "Русский авангард 20-30-х годов" из собрания Русского музея (1989 г.) и "Кранах - семья художников" В. Шаде, перевод с немецкого (1987 г.). Не пропустили и альбом "Государственный Эрмитаж", специально изданный на английском языке для таких простачков, как профессора Колумбийского университета. "Перетопчется паренек и без Эрмитажа, - тепло думали таможенники. - Пущай в Музей Гуггенхейма сходит".
|