|
И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман. Н.Шафер. Конец сказки
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 |
...Оборвал переписку Дунаевский. При всей своей обязательности (как он страдал, что в мелочах ему не всегда удавалось ее соблюдать!) - мгновенное облегчение личной жизни при помощи компромисса с собственной совестью. "Обязательно напишу!" - телеграфировал он 5 ноября 1952 г. И... не написал ни строчки, бросив, в сущности, на произвол судьбы свою прекрасную, но глубоко несчастную корреспондентку и не ответив при этом на два ее кричащих письма...
Какое-то моральное оправдание здесь найти все же можно. Переписка начала затухать под влиянием страшных событий в общественной жизни нашей страны, когда партия и правительство решили сделать ставку на психологию обывателя. Человек впечатлительной души, Дунаевский был потрясен разгромом Еврейского антифашистского комитета, исчезновением крупнейших писателей и деятелей культуры, а потом - возникновением так называемого "дела врачей". Да и в личной жизни случились большие неприятности - они отражены в переписке... Нравственные и физические силы, казалось, были на исходе. На фоне всего этого бытовые неурядицы Людмилы отступили куда-то в сторону... Но ведь других своих корреспондентов композитор не оттолкнул! Что же произошло?
Письма Людмилы перестали быть для Дунаевского п р а з д н и к о м. Мало того, они уже ложились камнем на душу. Непрекращающиеся длинные истории о всевозможных болячках губили романтику дружбы. В этом виноваты оба: Дунаевский - тем, что упорно (порой назойливо) требовал бытовых подробностей, Людмила - тем, что, поддаваясь уговорам (а часто и без всяких уговоров), смаковала эти самые подробности; из ее писем исчезла поэзия.
Долгие годы быт не был властен над возвышенными чувствами двух людей, слившихся в духовном родстве, - наоборот, он закалял их и обострял впечатлительность. Но всему есть предел... Как ни странно, Людмила, раскрывшая тончайшие оттенки своих переживаний, так и не поняла, что произошло: об этом свидетельствует ее последнее письмо, где она жалко выпрашивает у Дунаевского прощения, надеясь оживить его интерес к ней.
Но Дунаевскому уже не было интересно переписываться. Ведь свои самые увлекательные и темпераментные письма, каждый раз поражающие новизной восприятия мира, красотой эмоций и изящным остроумием, Людмила писала до 1950 г. Потом они стали тусклее не только по содержанию, но и по стилю. Композитор поддерживал переписку, находясь под впечатлением п р е ж н и х писем - веселых и грустных, но прежде всего у м н ы х. Куда все девалось? Разумеется, здесь вины Людмилы нет. Серость жизни, постоянная борьба за выживание, беда за бедой в семье обесцветили стиль ее посланий, лишили свежести.
Но в чем же тогда смысл публикации последних писем Людмилы Сергеевны Райнль, если они значительно проигрывают в сравнении с письмами Дунаевского? Не разумней было бы ограничиться эпистолярным наследием лишь одного композитора? В том-то и дело, что нет - и в этом весь парадокс. Боюсь громких слов, но письма Л.С. Райнль имеют, по-моему, и с т о р и ч е с к о е значение: это - своеобразная маленькая энциклопедия. В лице Людмилы перед нами возникает обобщенный образ замордованной советской интеллигенции, из которой вытянули все соки и превратили в рабочее тягло. На наших глазах красивая, умная, талантливая русская девушка, потенциально способная внести вклад в духовную культуру страны, постепенно превращается чуть ли не в заурядную женщину, которая и мыслить-то почти разучилась. Конечно, и в некоторых поздних письмах порой звучит голос прежней "смеющейся Людмилы", способной единой фразой обезоружить своего высокого покровителя (чего стоит, например, короткая реплика из письма от 10 апреля 1952 г.: "Разве спрашивают голодного - будет ли он обедать?"). И все же невыразимо горько читать ее финальные примитивные рассуждения о баснях Крылова - за доверчиво-смелым тоном ощущается капитуляция... Истоки ее видны еще в письме от 11 декабря 1949 г.: Людмила вдруг приходит к выводу, что честность и порядочность обременяют жизнь - она не хочет, чтобы ее дети обладали подобными качествами, она хочет пробудить в них эгоизм... Догадаться бы ей, что первой жертвой этого эгоизма станет она сама!
Не забудем, что почтовый роман Дунаевского и Райнль существовал главным образом потому, что наши герои долгое время не имели возможности встретиться и каждый из них создал в воображении сказочный "художественный облик" своего партнера. Они страстно желали встречи и - боялись ее: понимали, что романтическая дымка, окутывающая их "пространственные" отношения, может мгновенно улетучиться. Людмила предвидела, что легкость взлетов окончится тяжестью приземления. "Когда я собиралась в Москву, - писала она композитору, - то все Ваши письма сложила и упаковала в бумагу; я с грустью прощалась с ними, зная, что следующее письмо будет принадлежать новому периоду в наших взаимоотношениях. Э т о б ы л к о н е ц с к а з к и" (разрядка моя. - Н. Ш.).
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 |
|