|
Книги и работы "В нашей литературе действуют преимущественно истуканы"
27 декабря 1950 г.
Я мог бы написать оперу. Но нет хорошего либретто. Вот мне из Ленинграда прислали оперное либретто. Но как писать? По либретто, героиня в первом акте ставит рекорд, во втором - рекорд, в третьем - рекорд, в четвертом - рекорд... Меня просил Большой театр написать балет "Свет". Но как писать о колхозной электростанции? О колхозной электростанции написано 16 повестей, имеются кинофильмы и т. д. Сколько можно?
29 апреля 1951 г.
Я не уверен, что так уж много и охотно у нас читают Гете и Шекспира, Шиллера и Байрона. Я не уверен, что многие знают у нас допушкинскую поэзию и богатые по своей своеобразной красоте русские литературные памятники (былины, сказы, труды Кирши Данилова - собирателя древнерусского эпоса, творения Иоанна Златоуста и т. д.). Я наверняка уверен, что мало кто читал неувядаемую "Песню песней" царя Соломона, псалмы Давида или чудесную по своей трогательности "Книгу Эсфири". Это надо знать не для того, чтобы казаться культурным, а для того, чтобы удовлетворить свое стремление к красоте, существовавшей на протяжении всех веков и культур. Нам совсем не нужно выбирать между Маяковским и Хайямом. Надо знать, что, кроме Маяковского, есть многое такое, что открывает человеку путь к вечной и неувядаемой мудрости и красоте.
22 июня 1951 г.
Все труднее и труднее становится работа на творческом поприще. И не потому плохо, что трудно. Не потому плохо, что вырастают все новые и новые задачи, требующие своего осуществления и творческого выражения. Нет!
Плохо и мучительно невыносимо то, что никто не знает, какая дорога правильна, что все запутались, боятся, перестраховываются, подличают, провоцируют, подсиживают, меняют каждый день свои убеждения, колотят себя в грудь, сознаваясь в совершенных и несовершенных ошибках.
Страшно и невыносимо то, что творческая неудач рассматривается как некое преступление. Разве это критика, по поводу которой нас учат, что к ней надо относиться спокойно и умно? Можно ли спокойно относиться к такой критике, когда тебя прибивают к позорному столбу за творческую неудачу?..
18 ноября 1951 г.
Наши предшественники и учителя выбирали себе темы, идеи и образы по своему усмотрению. Сейчас господствующие идеи и образы едины для всех. И даже в историческую, далеко от нас отстоящую эпоху, нам надо забираться с осторожностью и опаской, опять-таки строго соблюдая господствующие идеи во взглядах на историю. <...> Одним словом, сейчас художник не имеет возможности распоряжаться судьбами своих героев. Данькевичу был поставлен упрек, что у него много смертей (всего две) в опере "Богдан Хмельницкий". Но никто не упрекает Шекспира в "смертном излишестве". Великие художники имели право брать нетипическое, чтобы провозгласить идею, проблему, захватывавшую общество. Подумаешь, какой типический случай "Отелло", "Онегин", "Мертвые души"! Но типичным, глубоко волнующими в них были не действия и поступки, а обстановка, страсти, побуждения, условия их возникновения. Вот в чем дело! Сейчас попробуйте взять случай из жизни. Вам скажут "Нетипично!"
Оттого в нашей драматургии все типично и все скучно. Заранее известны все места, все слова, все характеры. Нам говорят: "Не акцентируйте человеческие пороки и недостатки, не трогайте того отрицательного, что еще есть. Смотрите вперед, а впереди хорошо и светло". Это обедняет искусство, лишает его извечного противопоставления добра и зла, света и тьмы. На этом, держится вся мировая литература, все мировое искусство. Лишенные этой подпорки, мы стряпаем, а не создаем, мы становимся начетчиками с чужого голоса, а не учителями жизни и воспитателями чувств. Вот почему у нас нет хороших опер, хороших симфоний и многого еще другого.
17февраля 1953г.
Газеты и радио продолжают вопить о мифических "убийцах в белых халатах". И в такой момент Вы, Давид Михайлович, советуете мне "отключиться от всего" и возобновить работу над оперой. Вы что - не читали рассказ Мопассана, по которому Булгаков сочинил либретто? Не знаете, что Рашель - это модифицированная Рахиль?
Я сейчас в прескверном настроении и боюсь, что зафиксирую на бумаге вовсе не те чувства, которые я испытываю к памяти Булгакова. Давайте лучше поговорим при выезде... А теперь скажу лишь одно: если в 1939 году мне бы за "Рашель" приписали антйпактовские настроения, то сегодня, при намерении довести свой замысел до конца, я угодил бы в агенты "Джойнта". Устраивает Вас такая перспектива для композитора Дунаевского?
|