Дунаевский интересен не только тем, что он делал, но и как он это делал. Его музыка не просто вошла в историю советской культуры, но по-прежнему находится в действующем фонде нашего искусства, пережив советскую власть и сохранив свою свежесть... Но здесь возникает парадоксальная ситуация: в наш быт постоянно (пусть не столь часто, как прежде) вторгается Дунаевский, и в то же время все то, что звучит, - это не совсем Дунаевский. Переозвучиваются фильмы с его музыкой, перекраиваются либретто его оперетт, модернизируются песни, переаранжируются блестящие партитуры его оркестровых сочинений. За последние три десятилетия музыка Дунаевского подверглась такому количеству обработок, что подлинный лик композитора с трудом просвечивает сквозь толщу различных наслоений или окончательно расплывается в потоке всевозможных упрощений под общий стандарт. И как отрадно отметить, что еще есть дирижеры с тонким образным мышлением (например, Владимир Кожухарь или Павел Сорокин), которые противостоят общему поветрию и исполняют музыку Дунаевского так, как этого хотел сам автор.
После падения советской власти острее, чем прежде, возникла необходимость по-настоящему оценить не только художественное, но и идейно-нравственное значение музыки Дунаевского. И тут, естественно, снова возникнет вопрос: как же он мог? Как он мог в период жесточайших репрессий создавать брызжущую весельем музыку?
Частично ответ содержится в неопубликованном выступлении Дунаевского периода войны с гитлеровской Германией:
"Сегодня мы - певцы, танцоры, музыканты. И пусть же сегодня каждая наша песня и пляска, все наше умение будет поставлено на вдохновенную службу нашей героической Родине! Пусть наше искусство зажигает сердца людей, закаляет их волю, дает им радость и отдохновение. Враг, напавший на нашу землю, будет разбит!"*
И вот здесь мы - на подходе к самому главному. Обратимся к одному событию - формально побочному, но весьма существенному.
Сразу же после войны, в 1946 году, Соломон Михайлович Михоэлс поставил в Еврейском театре жизнерадостный спектакль "Фрейлахс". Казалось бы, что, потрясённый трагедией еврейского народа, который потерял шесть миллионов своих сыновей и дочерей, Михоэлс поставит совсем иной спектакль - нечто вроде реквиема. Но нет. Ему нужен был противовес. Ему нужно было напомнить о силе духа народа, который выжил благодаря своему вековечному оптимизму. В стране медленно, но верно возрождался антисемитизм, а на сцене буйствовал весёлый карнавал, и не было конца свадебным песням и танцам... Искусствовед Ю. Дмитриев вспоминает, что, когда он с Г. Бояджиевым зашёл за кулисы, чтобы выразить восторг, Михоэлс сказал: "Что бы ни происходило, еврейский народ бессмертен, потому что он верит в жизнь, в её радости. И этим он близок русскому народу..."**
В словах Михоэлса - разгадка творческой тайны Дунаевского. Его природный еврейский оптимизм, замешанный на русской культуре, породил жизнеутверждающую музыку, которая в самые мрачные времена дарила людям Надежду. Дунаевский прославлял не режим, а жизнь. Он беспредельно любил её, верил в неё и всеми силами пытался внушить эту веру тем, кто стоял на краю пропасти. Своему духовному максимализму композитор остался верен до самого конца... Утром 25 июля 1955 года, за час до смерти, он слабеющей рукой успел дописать (но не отправить) письмо девушке, которая разочаровалась в жизни: "Как же можно считать и думать, что в Вашем возрасте может угаснуть интерес к жизни? <...> Учтите Ваши ошибки, но только точно определите, в чём они. И, главное, не считайте ошибками самые обыкновенные стенки и препятствия, стоящие перед человеком на пути к душевному и физическому удовлетворению. Всё закономерно!"*
Говоря о непрекращающейся еврейской эмиграции из СССР, канадский публицист Илья Герол предрёк невесёлое будущее русской культуре: "Когда-нибудь и здесь тоже придёт время печальной ретроспективной выставки - вроде тех, что прошли сейчас с успехом в Польше и Германии: "Польская культура и евреи", "Вклад евреев в расцвет немецкой мысли" и так далее. Вспомним о Мандельштаме, Пастернаке, Галиче, Дунаевском, Ойстрахе, Когане, Бродском - перечень таких русских не по крови будет весьма долгим..."**