Трудно представить, что, собирая пластинки, вы их прослушивали только в тесном семейном кругу и не испытывали желания с кем-то поделиться этим удовольствием. В какой-то момент у вас появилась публика?
Наум Шафер: Да. Мы устраивали домашние вечера. Приглашали гостей. Тогда ведь не было ни телевизоров, ни Интернета. А еще я разъезжал от общества "Знание" по колхозам и совхозам.
В вашем музее по пятницам проходят музыкальные и литературные вечера. Кто на них приходит?
Наум Шафер: В основном люди среднего и пожилого возраста. Недавно прошел цикл "Все симфонии Чайковского". До этого были "Все симфонии Шостаковича". А теперь идут "Все симфонии Бетховена".
В 1971 году вас судили за "хранение и распространение антисоветской литературы". Сколько дали?
Наум Шафер: Полтора года.
А что у вас нашли?
Наум Шафер: Повесть Даниэля "Говорит Москва", солженицынские рассказы-миниатюры "Крохотки" и кассету Высоцкого с "Песней антисемита". Я говорил следователю КГБ: "Если я выйду живым из лагеря, вот увидите, я буду первым публикатором этой песни". Я приложил все усилия, чтобы сдержать свое обещание, и в 80-е годы этот текст был напечатан в журнале "Музыкальная жизнь", могу показать официальный справочник, где я присутствую как первый публикатор "Песни антисемита". Должен сказать, я не ругаю сотрудников КГБ, среди них были люди, которые искренне мне симпатизировали и хотели облегчить мое положение. Но колесо уже завертелось.
Был донос?
Наум Шафер: Да, был донос, но я не хочу об этом говорить.
Вы знаете, кто донес?
Наум Шафер: Я установил это в конечном итоге. Кстати, в реабилитационном документе - а я был реабилитирован еще при советской власти - сказано, что даже в условиях того времени эти вещи не могли считаться антисоветскими.
Собиратель коллекции со временем становится ее рабом? Вы можете сказать про себя, что уже не вы владеете коллекцией, а она - вами?
Наум Шафер: Думаю, здесь пятьдесят на пятьдесят. Я служу своей коллекции, а она служит мне. Мы на равных началах. В чистом виде рабов своих коллекций я недолюбливаю. Не буду называть его имя, был такой коллекционер, с которым я познакомился в Целинограде. Он выстаивал длинные очереди за подписными изданиями. Потом помещал их в особый шкаф, перед шкафом на полу проводил мелом линию и детишкам своим говорил: если вы переступите эту линию, то будете сурово наказаны. Он собирал книги не для чтения. Я знаю коллекционеров, которые покупали пластинки в двух экземплярах. Одну пластинку они эксплуатировали, а другая стояла нетронутая. Я такие вещи не одобряю. Пластинка должна служить людям.
У меня четыре родины
Какая строчка из песни любимого вами Дунаевского наиболее полно и точно выражает вашу человеческую позицию?
Наум Шафер: Вы знаете, почему я не обижаюсь на советскую власть? Потому что моя личная судьба по сравнению с той трагедией, которую пережила наша страна, - это сущий пустяк. Я не отделяю свою судьбу от судьбы своей страны. И если вы хотите строчку из песни Дунаевского, которая для меня является в какой-то степени путеводной звездой, - и я бы хотел, чтобы она была путеводной звездой для всех, кто любит свою родину, - то, извините за пафос, вот эта строчка: "Пламя души своей, знамя страны своей мы пронесем через миры и века".
Вы сейчас о какой "стране своей"? О Казахстане?
Наум Шафер: Я считаю, что у меня четыре родины. Родина, где я появился на свет и откуда нашу семью депортировали, - это Бессарабия. Моя историческая родина - это Израиль, за событиями в котором я слежу и за судьбу которого очень переживаю. Моя реальная родина - это Казахстан, где я прожил всю свою сознательную жизнь. Именно этой родине я служил. Именно ей завещал свою фонотеку и библиотеку. А духовная моя родина - это Россия. Будучи стопроцентным евреем по крови, я по духу, по настроению, по своим сердечным наклонностям абсолютно русский человек. И не случайно XIX век, "золотой век" русской литературы, - моя главная специальность.