Вот в таком состоянии я вышел на какой-то небольшой станции и заглянул в рабочую столовую, расположенную тут же на перроне. Захотелось попить чайку. Уселся за свободный столик и, медленно попивая, закусывал чёрствым пирожком с капустой. И думал, думал, думал... А когда вышел на перрон, то не обнаружил поезда - он ушёл в соответствии с расписанием. Перепугался не на шутку: не столько потому, что отстал от поезда, а прежде всего потому, что среди оставшихся в вагоне вещей находился портрет "Романс Печорина", которым я очень дорожил и не решился отправить его отдельно багажом. Вне себя от отчаяния я вбежал в кабинет начальника станции и начал сбивчиво рассказывать, что со мной произошло...
Милые советские времена, когда господствовал в быту девиз "Не оставляй человека в беде!"... Грузный пожилой мужчина без всяких бюрократических формальностей тут же связался по рации с соседней станцией, одновременно обращаясь и ко мне:
- Какой вагон? Место? Какие вещи? Ага, деревянный чемодан, продуктовая сумка, портрет, обёрнутый в холстину, плащ с билетом и документами в кармане, там же и деньги...
Он еще пару минут что-то говорил, потом отключил рацию и участливо спросил:
- Студент, конечно? Я сразу догадался. Не беспокойся, бывают такие неприятности... В общем, всё будет в порядке, вещи твои вынесут, и они останутся на перроне под охраной. А через два часа сюда прибудет скорый пассажирский, мы тебя посадим, а там... Там тебя будут ждать. Билет и деньги возьмут из плаща. За компостирование отсчитают, сколько положено, не больше, так что не переживай.
- Да я переживаю только за портрет...
- И с портретом всё будет в порядке.
-А как быть с родителями? Ведь отец собирается меня встречать на вокзале по расписанию поезда, от которого я отстал... Поезд прибудет, а меня - нет... Он же переволнуется!
- Что ж ты раньше не сказал? Как фамилия? Шефер? Ах, Шафер... Одно "фэ" или два? Хотя неважно. - Начальник снова включил рацию. - Передаю сообщение для справочного бюро станции Акмолинск. Записывайте: "Гражданин Шафер! Ваш сын отстал от товарного поезда, и прибудет следующим пассажирским. Время и вагон будут указаны дополнительно".
Почему я застрял на деталях, которые можно было спокойно опустить, поскольку они не имеют отношения к главной теме моего повествования? Да потому, что пишу я эти строки в дни, когда либеральная пресса продолжает клеветать на советский период нашей истории, видя в нем только репрессии, голодомор, ущемление человеческой личности, свирепство цензуры и т.п. Да, всё это было, но не в таких гигантских масштабах, о которых сейчас назойливо долдонят те, которые меньше всего пострадали. Да и не могло быть таких масштабов, потому что в быту, вопреки всему, восторжествовала новая мораль: человек человеку - друг, товарищ и брат. Возросла роль бескорыстной взаимопомощи, бескорыстного сближения людей без пресловутой формулы "а что я с этого буду иметь", бескорыстного соотношения личных и государственных интересов. Изживалось примиренческое отношение ко всем видам эгоистического поведения в повседневной жизни. Активно и последовательно утверждались гуманистические идеалы путем пропаганды классической литературы, музыки, живописи - всем тем, что несовместимо с буржуазной идеологией, основанной на бизнесе и расхищении народного богатства.
Всё было разыграно, как по нотам. В Акмолинск я прибыл пассажирским поездом со всеми вещами и драгоценным портретом. Папа встретил меня совершенно спокойно, и первая его фраза была: "По радиоузлу объявили, что с тобой случилось, и я ждал".
Но, видать, он был всё же вне себя, потому что умудрился въехать на перрон в телеге с запряжённой колхозной лошадью. Произошёл забавный инцидент с милиционером, который пытался оштрафовать папу.
- Что вы ко мне пристали? - артачился папа. - Вы же видите, что ребёнок приехал небритый из-за того, что отстал от поезда. Где это слыхано, чтобы брать штраф с небритого ребёнка?
Поразительно, что эта умопомрачительная одесско-бессарабская логика возымела действие. Милиционер сказал:
- Ладно, проезжайте, но если такое повторится, то обязательно оштрафую.
Мама, как обычно, встретила меня на постоялом дворе со слезами на глазах. Потом мы все сидели в нашей "клетушке" за накрытым столом и оживлённо разговаривали. Мама не сводила с меня глаз:
- Теперь ты уже настоящий студент и получаешь стипендию!
- Да! - победоносно отвечал я. - Кроме того, в сентябре, в начале четвертого курса, я получу и общежитие. Мне это твёрдо обещали. Но... - на секунду я запнулся, а потом уже продолжал с лёгким смешком, стараясь придать голосу отшельническую беспечность: - Представьте себе, что Брусиловский советует мне бросить университет и поступить в консерваторию... Что вы на это скажете?
У Лазаря с интересом загорелись глаза, но мама... мама... Она смертельно побледнела, и у нее затряслись губы. Папа же, обычно склонный к семейным скандалам, молча поднялся из-за стола и ушёл на постоялый двор.
... На эту тему я больше с родителями не разговаривал.