|
Наум Шафер. День Брусиловского В поисках кардинального решения
И вот я еду домой на каникулы, но не с Бруно Локком, а с Наташей Капустиной. Правда, попутчицей она была временной, так как ей надо было сойти на одной из ближайших к Семипалатинску станций (то ли Аягуз, то ли Уштобе), чтобы потом на попутной машине добраться до села Бобровки Восточно-Казахстанской области, где жили её родители.
Странный маршрут? Конечно. Ведь тогда ещё не была полностью проложена железнодорожная линия Моинты-Чу, и поезд из Алма-Аты до Акмолинска шёл четверо (!) суток - через Семипалатинск и Новосибирск…Незабываема ночь, которую мы провели в тамбуре у открытого окна товарного вагона мчавшегося поезда. Оборвав едва начавшийся роман со студенткой журфака Женей Рудиной, я понял, что Наташа - та единственная, которая мне необходима для дальнейшего существования. Удивлялся, что искал её везде, а она - была рядом. Ночной свежий ветер бил по нашим лицам, но мы то и дело высовывались из окна тамбура, не боясь фейерверка искр от старенького дымного паровоза. О чём мы только не говорили в ту волшебную романтическую ночь, полную загадок и новых ожиданий! Я рассказывал ей о Бессарабии, о своём депортированном детстве в колхозе "Новый быт" Акмолинской области, о своих встречах с Брусиловским, напевал ей "Вечерний вальс", делая попытку обнять её когда доходил до слов "А мы с тобой обнявшись стоим", но Наташа вежливо отстранялась, приговаривая: "Вот такого я от тебя не ожидала". Она рассказывала о своих родителях, сестре и двух братьях, об усть-каменогорском педагогическом училище, где она пребывала до поступления в университет, о любимых учителях. Особо повествовала о своем отце - Михаиле Григорьевиче Капустине, ветеринарном враче по образованию, а по должности - директор одного из лучших совхозов в Восточном Казахстане. Был арестован при Ежове, а выпущен на свободу при Берии. Этот рассказ вызвал во мне максималистскую реакцию, приведшую Наташу в шок:
-Сталин не имеет права лежать в Мавзолее рядом с Лениным! Его надо оттуда вынести!
Такая экстремистская реакция у меня вырвалась за три года до разоблачительного доклада Хрущёва на XX съезде Коммунистической партии и за девять лет до XXII съезда, на котором было принято решение о выносе из мавзолея гроба с телом Вождя. Нет, я не был провидцем. Просто в какой-то мере аукнулось влияние Бруно Локка. И, кроме того, я впервые услышал знаменитый девиз Карла Маркса: "Подвергай всё сомнению". А тут ещё и рассказ Наташи о репрессированном отце, да и мои собственные попытки осмыслить депортацию бессарабского населения, реабилитацию врачей сразу же после смерти Сталина и последующее либеральное дуновение во всех сферах нашей жизни. Короче говоря, я находился под впечатлением того объёма перемен, который претерпело наше общество всего лишь за каких-то три месяца.
Не помню, удалось ли сомкнуть глаза в ту ночь, - кажется, под утро, когда за окном громыхающего поезда уже яснее стали проступать очертания мелькающих столбов, мы всё-таки отправились разыскивать свои места в товарняке, ибо наши глаза уже начинали смыкаться. Но хорошо помню, что через сутки, прощаясь с Наташей, мы крепко пожали друг другу руки, и она сказала:
-Не вздумай рассказать родителям, что Брусиловский хочет, чтобы ты бросил университет и поступил в консерваторию. Ты их убьёшь наповал.
Над словами Наташи стоило задуматься. Дело в том, что и мама, в молодости бегло игравшая на пианино, и папа, не расстававшийся со скрипкой в довоенной Румынии, не слишком, мягко выражаясь, придавали большое значение профессии музыканта. Ничего не поделаешь: здесь на них наложил отпечаток затхлый быт "черты оседлости". При всей их любви к музыке, они всё-таки считали её сопутствующим элементом в жизни. Настоящими престижными профессиями, с их точки зрения, обладали врачи, адвокаты, преподаватели и специалисты подобного же интеллектуального профиля. И на моё музыкальное творчество они смотрели, по крайней мере, лишь как на красивое дополнение к моей будущей законной профессии филолога. Думается, что даже "Вечерний вальс'' они воспринимали в пол-уха: мол, красиво сочинил, но это не главное в твоей жизни. Так что в домашней обстановке моим единственным ценителем и внимательным слушателем был брат Лазарь.
Простившись с Наташей, я впал в прострацию. Иначе говоря, находился в невменяемом состоянии: думал, думал, думал... Конечно, полностью скрыть от родителей свои взаимоотношения с Брусиловским нельзя, да и нехорошо. Но в какой форме им доложить о возможной перемене в моей судьбе? Как предотвратить душевную травму? "Убьёшь наповал", - сказала Наташа. А ведь права... Что делать?
|