Не буду описывать ряд забавных ситуаций после радиоконцерта, когда на филологическом факультете КазГУ началась беготня в поисках мифического Нами Гитина, который не числился в списках студентов. Мне пришлось объясняться не только на комсомольском бюро, но вызывали даже в партком. Положение спас декан Евгений Александрович Седельников - единственный человек, который знал историю моего псевдонима. Дело кончилось не только благополучно, но и официальным поздравлением. И кто-то из партийцев отвёл меня в сторону и милостиво сказал:
- Можете продолжать свою композиторскую деятельность под своей настоящей фамилией... - Затем, наклонившись к моему уху, таинственно шепнул: - Теперь уже можно... Ожидаются изменения на идеологическом фронте.
Изменения действительно грянули. Они совпали с моим радио-триумфом. В газетах и по радио стали систематически передавать информации о реабилитации невинно пострадавших врачей. Причём особо выделялось то, что карьеристы, затеявшие это "дело", пытались опорочить честное имя народного артиста Советского Союза С.М.Михоэлса… Советское правительство признало свою роковую ошибку и возвестило об этом публично - на весь мир! Такого ещё никогда не было на протяжении всей истории советской власти. Господи! Неужели после смерти Сталина всё изменилось к лучшему? Об этом даже страшно было подумать... Но в моей голове стала упорно закрадываться мысль, что, возможно, сам Сталин мог быть инициатором этого преступления. Всеми силами я пытался отогнать эту мысль и отчаянно твердил самому себе:
"Не может быть! Не может быть! Сталина обманули! Его ввели в заблуждение негодяи, которые хотели сделать себе карьеру на очередном разоблачении врагов народа. Сталина обманули! Сталина обманули! Он ни в чём не виноват!"
И, встретившись с Бруно, я поделился с ним этими мыслями. Мой товарищ насмешливо выслушал меня и безапелляционно изрёк:
- Вот эту романтическую дурь надо выбивать из тебя палкой. Неужели ты не понимаешь, что Сталин решил отыграться на врачах, поскольку Израиль пошёл не по тому пути, по которому он хотел, когда поддержал идею создания этого государства на Ближнем Востоке? Если ты ищешь тех, кто его обманул, то обрати взор на твой любимый Израиль. Разве Сталин мог бы простить такое непослушание? - И далее уже продолжал более спокойно: - Ну хорошо, Наум, давай условно примем твою версию, что Сталина обманули наши отечественные карьеристы. Но в таком случае ответь мне: какой же он великий человек, если его могут обвести вокруг пальца какие-то мелкие сошки? Какой же он земной Бог, если его так просто можно одурачить? Затрудняешься ответить? Тогда слушай: если твоя версия правильная, то твой идол тем более не Бог. Он не имеет права стоять во главе государства. Он заведёт государство в такой тупик, из которого никто не выберется. Понял?
Я понял. Но, увы, я тогда не знал банальной истины, что если тебя тысячу раз убеждают в одном и том же, то не следует искать подтверждения в тысячу первый раз. Моя последняя надежда - Брусиловский. Он-то как всё объяснит?
Я позвонил ему, чтобы уточнить, можно ли прийти в очередной понедельник.
- Какой, к чёрту, понедельник? - услышал я в ответ. - Тут такое творится, что я не могу засесть за отделку "Дударая". А премьера уже вот-вот на носу... Вы что, не слышали, что у этой гнусной бабы Тимашук отобрали орден Ленина за то, что она представила правительству ложную экспертизу по делу врачей? Это же неслыханное событие, оно войдёт в предания о нашем времени! Я сейчас не в состоянии подойти к роялю. Приходите... приходите через понедельник. Дайте оклематься!
Удивительная вещь - человеческая психология. В самые мрачные дни, когда возникло "дело врачей" и когда мы в оцепенении ждали, чем всё кончится, но тем не менее находили в себе силы, чтобы заниматься творчеством и выполнять другие обязанности. А тут всё валилось из рук от вешней эйфории и от радости "со слезами на глазах", как потом пелось в знаменитой песне "День Победы". И я вспоминаю: наши евреи мужественно крепились в чёрные дни усиления государственного и бытового антисемитизма. Никто не ныл и не плакал. А заплакали - от волнующего счастья. Я сам в эти дни ходил как именинник и... со слезами на глазах: не мог ни читать, ни сочинять, ни готовиться к семинарским занятиям в университете. Невообразимо чудное состояние!
Должен сказать, что, к чести нашего общества, реабилитация врачей и отдача под суд клеветников были в основном приняты как должное и справедливое деяние. Но не могу умолчать и о вспышках недовольства среди некоторых номенклатурных работников и рядовых мещан, мечтавших погреть руки на "еврейском деле". В какой-то степени это чувствовалось и в студенческой среде. Не могу забыть, как болезненно худощавый студент отделения журналистики Юра Пастухов, собрав вокруг себя несколько парней, визгливо вещал прямо в коридоре филфака:
- Вот увидите, через несколько дней появится ещё одно правительственное сообщение, и оно отменит эту скороспешную реабилитацию агентов "Джойнта". Жаль, что сегодня нет с нами товарища Сталина. Он бы вывел на чистую воду этих ревизионистов, которые пытаются оправдать преступников.
- А ну разойдитесь! - прикрикнула неожиданно появившаяся армянка Ася Алексеевна, комендант корпуса филфака. - Потому вы и разболтались, что с нами нет товарища Сталина. Он бы вас проучил, как следует. Ишь ты, вздумали критиковать сообщение партии и правительства...