|
Наум Шафер. День Брусиловского Мой первый радиоконцерт и конец "дела врачей"
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 |
По письмам, которые сохранила мама, мне удалось восстановить знаменательные даты моего выхода в свет как композитора Нами Гитина: филармонический концерт состоялся 6-го апреля, через два дня фрагменты из "Печорина" прозвучали в оперном театре, а 10-го апреля по республиканскому радио передали четыре песни. Ну как тут было не закружиться моей бедной голове! Даже несмотря на провал "Печорина" в оперном театре... Провал-то провал, но моя музыка всё же прозвучала!!! Прозвучала с той самой сцены, на которой были поставлены бессмертные творения Глинки, Чайковского, Даргомыжского, Римского-Корсакова, Рубинштейна, Верди, Пуччини, Бизе, Брусиловского… Мои письма к родителям были полны ликования и бахвальства. Вот одно из них, адресованное моей маме Гите Соломоновне:
"Дорогая мама!
Пишу на этот раз персонально именно тебе. Дело в том, что Евгений Григорьевич Брусиловский придумал мне псевдоним "Гитин". Таким образом он тебя увековечил. Разумеется, при условии, что мои произведения выдержат испытание временем. Конечно, это всё из-за врачей, иначе исполняли бы под моей еврейской фамилией. Но я даже рад, что так случилось. Мне нравится этот псевдоним, он звучит оригинально и хорошо запоминается. По радио пока прозвучат две вещи: мой старый любимый "Вечерний вальс" и совершенно новая песня "Костёр пионерский, пылай", а остальные - на студенческой олимпиаде.
Лазарь может гордиться своим братом. Он может смело включать в свою программу мою "Концертную польку" как произведение законного композитора. Брусиловский, хотя и подсмеивается, что раньше времени я взялся за оперу, но отобрал из неё целых семь номеров, чтобы я их привёл в надлежащий вид для возможного исполнения...
Итак, мама, ты увековечена!!!"
Не могу не сознаться, что сейчас, в данную минуту, воспроизводя это хлестаковское письмо, я едва сдерживал смех. Что я имел в виду под термином "законный композитор"? А что - разве бывают незаконные композиторы? Они что - сочиняют музыку в глубоком подполье наподобие фальшивомонетчиков, которые втихаря штампуют поддельные деньги? И почему моя мама оказалась увековеченной? Моя музыка уже обрела бессмертие, и ей суждено звучать в веках - так, что ли?
Да, короткая мимолётная слава вскружила мне голову. И вообще-то повод для этого был. Ведь в конечном итоге по республиканскому радио прозвучали не две, а четыре песни, и прозвучали просто здорово - как компенсация за полупровал "Печорина" в оперном театре. Песню "Где ты ходишь, недотрога?", написанную мной на фронтовые стихи Евгения Долматовского, проникновенно и задушевно спел студент физмата, бывший фронтовик Павлов, а аккомпанировал ему на аккордеоне тоже бывший фронтовик, студент отделения журналистики Саша Белоцерковский, красавец-парень, по ком одно время тайно вздыхала Наташа Капустина, несмотря на то, что он был женат. Мне очень льстило, что исполнителями этой песни были два фронтовика - значит, приняли песню как свою, кровно родную. Саша же виртуозно подыгрывал не то Гале Хорт, не то Лиде Бузыцкой при исполнении "Вечернего вальса". Странно, что именно здесь мне изменила память. Но хорошо помню последующую реплику Мельцанского: "Молодец девка! Сумела-таки передать мельчайшие особенности стиля старинного вальса". Ну а "Цирковую песенку" из моей музыки к пьесе Михаила Светлова "Сказка" спел артист ТЮЗа, принимавший участие в постановке этой пьесы на сцене клуба АЗТМ. "Лёгкую" мелодию он обогатил опытом драматического артиста, и песня получилась не только задорной, но и мужественной (в особенности в финале). Однако, к моему неожиданному изумлению наибольший успех выпал на песню "Костёр пионерский, пылай!".
Её исполнил школьный хор из ближайшей станицы под руководством профессионального хормейстера Эфраима Борисовича Козловского, с которым, увы, я не успел подружиться, потому что в мае или июне он уже вернулся в родное Подмосковье, где занимался культурно-просветительской деятельностью и откуда в годы войны эвакуировался в алма-атинскую область. Моя песня была написана для двухголосного хора, но Эфраим Борисович переложил её на четыре голоса, и это получилось замечательно. Сама мелодия оказалась нетронутой, но у меня появилось ощущение, что она развивается и разрастается. Дело в том, что ребятишки пели с таким неподдельным увлечением, что у меня дрожь проходила по спине: неужели я сочинил такое чудо? Вот уж поистине: разве может на свете что-нибудь сравниться с авторской гордостью за своё творение? ("Я, я, я сочинил! Моя, моя, моя музыка!"). Эго было время, когда концерты по радио передавались в прямом эфире, и я его слушал не по репродуктору, а непосредственно в радио-концертном зале, где тихо толпились другие исполнители, дожидавшиеся своей очереди. Ребята пели, выражая коллективизм крылатых чувств, а мне казалось, что они поют и от первого лица, то есть от меня лично. Да, не скрою: я был эгоистически упоён своим успехом и решительно не помню, какие песни других авторов исполнялись и какие стихи читали начинающие поэты-студенты. Смутно припоминаю, что что-то читал Анатолий Ананьев, будущий известный прозаик, впоследствии сменивший на посту редактора журнала "Октябрь" самого Всеволода Кочетова...
Стpаницы: | 1 | 2 | 3 | 4 |
|