|
Наум Шафер. День Брусиловского История композиторского псевдонима
В последующие дни мне пришлось пережить и побочные волнения. Закончив работать над статьёй "Проблемы искусства в романах Ильи Эренбурга" (она предназначалась для научной студенческой конференции и, кроме того, должна была стать основой для будущей дипломной работы), я вдруг узнал о выходе в свет монографии Т.Трифоновой "Илья Эренбург". А до этого Татьяна Владимировна Поссе, мой научный руководитель, везде и всюду с одическим пафосом твердила, что, мол, какой молодец этот Шафер: в то время, как об Эренбурге не существует никаких монографий, он разработал самостоятельную концепцию при анализе его творчества… А теперь что? Теперь, если мои наблюдения даже не совпадут с наблюдениями Трифоновой,- всё равно я уже не буду первый, кто замыслил монографию о легендарном публицисте и писателе...
С такими расстроенными мыслями я и явился в следующий понедельник к Брусиловскому.
Заметил, что он тоже чем-то озабочен: рассеянно передвигает кипы нот на рояле, переставляет стулья и искоса, как будто с сожалением, посматривает на меня.
- Что-то случилось, Евгений Григорьевич? - робко спросил я. – Мне кажется, что сегодня не надо было приходить... Я уйду, да?
- Сидите, где сидите. Впрочем, я заметил, что и вы не в себе. Может быть, вас мучает зубная боль? Давайте начнём с вас. Ну, рассказывайте. – И он сел напротив меня.
Я бегло и беспрерывно сбиваясь, рассказал историю про Эренбурга. До сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю, с каким гневом и, пожалуй, даже презрением, композитор поднялся со стула. Походив по кабинету, он снова сел.
- Вы сегодня раскрылись передо мной с неожиданной стороны, - наконец, проговорил он. - Оказывается, вы стопроцентный эгоист.
- Почему вы так решили?
- Да потому, что, узнав о книге Трифоновой, вы прежде всего подумали не о нашем общем положении, в которое мы попали, а о себе лично: кто-то, мол, меня опередил.
- А причём здесь наше общее положение?
- Здравствуйте! Я зачем вам в прошлый раз показывал "Литературную газету" со статьёй об Эренбурге? Поясняю снова, как малому ребёнку: чтобы убедить и вас, и себя, что "дело врачей" касается лишь определённых лиц, а не всех наших сородичей. А тут вышла ещё и книга! В такой момент! Более солидного подтверждения моей правоты трудно себе представить. А вы: меня обошли, меня опередили, меня обскакали...
- Евгений Григорьевич, не надо, я всё понял...
- Ничего вы не поняли. Я ещё главного не сказал. А главное это то, что вы не любите Эренбурга!
- Я? Я не люблю Эренбурга? Да я...
- Перестаньте якать! Замолчите! Да, не любите... На вашем месте я бы возликовал, что наконец-то вышла книга о нашем великом соплеменнике. А вы... Вас сейчас разъедает чувство зависти к женщине, которая её написала. Да, да, вы заражены гнильцой зависти к автору, который, возможно, является вашим единомышленником. Где эта книга? Принесите! Я хочу её прочитать!
- Евгений Григорьевич, сам её ещё в руках не держал, я только узнал, что она была напечатана в прошлом году, но долго не поступала в продажу, а теперь появилась в магазинах.
- Значит, всё-таки появилась? В такой момент? Так это же прекрасный символ! Ну как вы этого не понимаете?
- Я всё понял, Евгений Григорьевич...
- Ни черта вы не поняли. Вы должны прыгать от радости, а вы задыхаетесь от зависти к другому автору, который вас опередил.
- Евгений Григорьевич, спасибо за науку, я буду стараться, я буду радо... радова... - и тут у меня перехватило горло.
- Этого ещё не хватало! - всполошился Брусиловский. - Откуда мне знать, что за ваши нервы нельзя ручаться? Возьмите мой платочек. Я, правда, держу его не для глаз, а для носа, но клянусь, он совершенно чистый, я утром обзавёлся свежим и ещё не успел высморкаться. Берите, уверяю вас, он совершенно чистый.
Интересно, кому принадлежит авторство крылатого выражения "смех сквозь слёзы"? Его обычно относят к творчеству Гоголя и Шолом-Алейхема. Но в данном случае я это испытал на самом себе: начал смеяться. И маэстро -вместе со мной. Отдышавшись, мы немного помолчали, а затем Брусиловский продолжил тему разговора
- Наумчик,- сказал он,- я вам сейчас прочитаю небольшую лекцию и прошу выслушать меня внимательно.
Снова напоминаю: Брусиловский очень редко называл меня по имени, а если называл, то не Наумом, а Наумчиком (позже я узнал, что и Тулебаева он называл в домашней обстановке не Муканом, а Муканчиком). Ко мне маэстро почти всегда обращался по фамилии ("Послушайте, Шафер") или заменял фамилию эпитетами "милейший", "дражайший", "наивнейший" и тому подобными, заключающими в себе иронический подтекст.
|