Поэтому и вырвалась у него не совсем этичная фраза: "Крадем мы все, товарищи, но надо знать, где и у кого". Впрочем, если отнестись к ней без предвзятости, то можно увидеть, что Дунаевский с грубоватой прямолинейностью "переложил" на бытовой язык знаменитое изречение М.И. Глинки: "Создает музыку народ, а мы, художники, только ее аранжируем". Правда, здесь есть радикальное уточнение: "Но надо знать, где и у кого". "Крадем мы все..." Жаль, что авторов "Акта" подвело отсутствие чувства юмора: они не уловили психологических оттенков этой фразы.
А за внешним шутовством Дунаевский пытался скрыть свою горечь. Сколько раз его пытались обвинить в плагиате! Даже поговорку такую пустили в ход: "С миру по нотке - Дунаевскому орден". По этой части особенно усердствовал скрипач-неудачник Юрий Елагин, впоследствии возомнивший себя писателем и опубликовавший за рубежом "мемуары", в которых слепая фантазия преобладает не только над реальностью, но и над здравым смыслом.
И все-таки современного читателя что-то может покоробить в рассуждениях Дунаевского... Что именно? Да проклятые словесные штампы сталинской эпохи, которые раздирали на лоскутья его естественную, живую речь. Посудите сами: "...под моим председательством состоялось обсуждение этой песни, и она была осуждена" (выделено мной. - Н.Ш.). И следующая фраза: "Позднее в ЦК ВЛКСМ было создано большое совещание работников ЦК, редакции газеты "Комсомольская правда", и песня была также осуждена" (выделено мной. - Н.Ш.). Какую зловещую окраску неожиданно приобретает речь композитора! Еще раз воскликну: бедный Исаак Осипович, он тоже не избежал влияния этого тлетворного стандартного стиля, превращающего все живое в унылую мертвую пустыню! Он, блестящий стилист, чуткий и добрый человек. Его письма (особенно к женщинам) - это образцы глубокого и оригинального мышления, необычайной высоты поэтического переживания, фейерверк остроумия... Да, а каков словесный текст песни, "осужденной" Дунаевским? Вот, не угодно ли?
Россия - наша родина, Тобой так много пройдено, Твои сыны Тебе верны И Сталину родному.
За критику такой песни могли "осудить" и самого Дунаевского. Так сказать, за "антисталинские настроения"... К счастью, пронесло.
Составителей "Акта" насторожило, что композитор аттестовал драматурга Анатолия Сурова как ресторанного драчуна и человека, чье пьяное состояние - "его нормальное состояние". Они не ошиблись: Дунаевский действительно не терпел этого бездарного литератора, чьи схематичные пьесы, удостоенные Сталинской премии, создавались при активной помощи "литературных негров" и навязывались в приказном порядке почти всем театрам Советского Союза.
О пьяных похождениях Сурова, за которого писали пьесы литературные рабы, поведал в стихах Евгений Евтушенко:
Крестьянам кукиш мраморный свой сунув, вождь с пьедесталов каменно глядел, и суковатой палкой пьяный Суров грозил космополитам в ЦДЛ, а после - исключенные абрамы ему писали по дешевке драмы.
Не в укор поэту замечу, что Евтушенко выступил с открытой критикой Сурова тогда, когда это уже не было опасным, а Дунаевский - когда за это можно было поплатиться головой. Если к этому добавить, что Александр Твардовский в соавторстве с Эммануилом Казакевичем написал когда-то стихи, начинающиеся строкой "Суровый Суров не любил евреев", становится совершенно ясно: Дунаевский не мог пылать безответной любовью к Сурову.
Не мог Исаак Осипович восхищаться и назойливыми телефонными звонками, и многочасовыми заседаниями, и всевозможными конкурсами, и бесконечными прослушиваниями сочинений своих коллег - все это отрывало его от творчества. И непонятно, почему в подобных откровениях композитора составители "Акта" узрели развязность.
Особого разговора заслуживает то место в "Акте", где Дунаевский подвергается критике за непоследовательность: то он, дескать, пренебрежительно отзывается о Соловьеве-Седом, Блантере, Мокроусове, Фрадкине, то вдруг начинает хвалить их. На самом деле Дунаевский во всех случаях объективен и последователен. С одной стороны, он действительно восхищался песенными достижениями этих замечательных композиторов, с другой - стыдился за них. Да, стыдился, и настала пора говорить об этом прямо. Ему, блестяще образованному и технически оснащенному музыканту, оригинально писавшему и для симфонического оркестра, и для оркестра народных инструментов, и для джаз-оркестра, было неловко сознавать, что некоторые его коллеги являются просто хорошими мелодистами и вынуждены постоянно прибегать к услугам хладнокровных аранжировщиков, так как не знают оркестра и не в состоянии сделать самостоятельно партитуру (а порой и приличный клавир). Подобные композиторы-песенники, считал Дунаевский, компрометируют жанр. Именно по их вине в обществе родилось пренебрежительное отношение к "легкой" музыке вообще. Ведь никакой уважающий себя симфонист не отдаст клавир своей симфонии оркестровщику, т.е. не совершит духовного самопредательства. Разве для композиторов-песенников существуют особые моральные нормы, избавляющие их от потребности повышать свой профессионализм?