|
Переписка И.О.Дунаевского и Л.С.Райнль. 1949 год. Комментарии Н.Шафера: Сноска 45
[сноска 35]
Машинописная копия этого письма утеряна - сохранилось лишь начало. В виде компенсации привожу фрагмент воспоминаний Л.С. Райнль "Дунаевский - друг", которые хранятся в Государственном центральном музее музыкальной культуры им. М.И. Глинки.
"И вот я снова в Москве. Звоню Исааку Осиповичу на квартиру, его нет дома, звоню по служебным телефонам - он уже там не работает. Тогда шлю телеграмму с номером телефона своей временной квартиры, вслед за нею для большей уверенности посылаю коротенькое письмо. Исаак Осипович не откликается, и меня охватывает тревога, что он уедет на Кубань, и наша встреча опять не состоится. В растерянности я не знаю, что предпринять. Решаюсь позвонить Зиновию Осиповичу [младший из пятерых братьев Дунаевских, композитор. - Н. Ш.], которому с отчаянием пытаюсь объяснить, что я - старый друг Исаака Осиповича, хочу его увидеть и не знаю, как найти. Зиновий Осипович обещает помочь. Я караулю у телефона. Время идет мучительно медленно, не идет, а плетется, как разбитая кляча по плохой дороге. Наконец, не выдержав ожидания, звоню на квартиру опять. И вдруг с невыразимым волнением узнай голос Исаака Осиповича. Сердце колотится так, что боюсь, как бы стук его не был услышан в трубке. Все приготовленные заранее фразы моментально вылетают из головы. Голос мой чуть не срывается от волнения, нервы - как туго натянутая струна. Изо всех сил стараюсь сохранить спокойствие. Происходит примерно следующий диалог:
- Здравствуйте, Исаак Осипович.
- Здравствуйте. Кто это?
- Это я, не узнаете? Привет из Бобровки.
- Людмила, дорогая, это вы? Где вы сейчас находитесь?
- Недалеко от Театра Вахтангова.
- Так это же рядом. Знаете что? Садитесь на троллейбус № 2 и приезжайте сейчас ко мне. Я буду ждать.
Но тут происходит следующая ошибка. Я нахожусь рядом с временным помещением Театра Вахтангова, в переулке Садовских, а не на Арбате. По провинциальному незнанию еду в центр, затем сажусь на троллейбус № 2, но... в противоположном направлении. Приезжаю с большим опозданием. Дверь отворяет сам Исаак Осипович.
В первые минуты, не в силах вымолвить ни слова, склоняется к моим рукам и целует их. Затем проводит в свой кабинет, рассказывая, как волновался он в долгом ожидании меня, подбегая при каждом звонке к двери.
После первых бессвязных приветствий и объяснений показывает квартиру, редкие, даже уникальные вещи. С большой теплотой берет мою руку, просовывая ее под свою и прижимая к себе; так и ходим. Возвращаемся в кабинет. Обращаю внимание на портрет Толстого, вышитый шелком.
Исаак Осипович показывает свой письменный стол, говорит: "За этим столом пишутся вам письма. Здесь я долгими ночами беседую с вами". Достает из бюро пачку моих писем. Спрашивает: "Хотелось ли бы вам перечитать их сейчас?" С любопытством рассматриваю конверты, надписанные угловатым детским почерком. Исаак Осипович отбирает их, бережно прячет опять в бюро и садится за свой любимый рояль, о котором мне так много рассказывал. Играет свою музыку к новому фильму - "Веселая ярмарка" (впоследствии - "Кубанские казаки"): вступление, хоровую, "Каким ты был", "Ой, цветет калина". Радуется, что музыка удачна и в русском народном стиле. [...]
Следующие встречи происходят в переулке Садовских, у моей знакомой и очень милой старушки Е.К. Кроль. Она любезно предоставляет в мое распоряжение свою комнату.
Исаак Осипович с восторгом читает "Рубаи" Омара Хайяма, томик, принесенный с собою. Он восхищается ими. Мне тоже нравится оригинальная манера письма и жизненность философии поэта. Вспоминаю, что где-то у Джека Лондона сказано, что Омар Хайям никогда не писал бы свои стихи, если бы не жил на Гавайских островах. Какая это верная мысль! Исаак Осипович дает обещание переслать мне "Рубаи". [...]
В комнате мы сидим мало, отправляемся бродить по бульварам. Так много хочется рассказать друг другу! На одной из скамеек Исаак Осипович рассказывает мне содержание "Самого главного" Евреинова, этой "умной, но немного "вывихнутой" пьесы". Я же пересказываю чудеснейшую и поэтичнейшую из сказок - "Русалочку" Андерсена. Долго сидим потом молча, мысленно преломляя услышанное... Наконец, Исаак Осипович нарушает молчание замечанием: "Хорошо бы выразить это в музыке". Потом, невесело усмехнувшись: "Пожалуй, пришьют космополитизм".
Вечерняя Москва зажигает свои огни. В открытые окна многоквартирных домов, светящие разноцветными огоньками абажуров, льется разнообразнейшая музыка. Прислушиваясь, Исаак Осипович обращает мое внимание на одну из песен. "Слышите? Это - "Песня о далеком друге", написанная мною для фестиваля". Но, кроме этой песни, слышится много других его песен. [...]
Как сон пролетел мой отпуск, и я опять должна вернуться домой. Исаак Осипович с большой деликатностью и тактом дает деньги на подарки детям, покупает билет на самолет. Машина его отвозит меня на вокзал..."
Пусть читатель не удивится, что в своих воспоминаниях Людмила Сергеевна Райнль ни словом не обмолвилась об интимных подробностях бесед, то есть о том, о чем они с таким жаром рассуждали в письмах. Свои записи она предназначала для коллективного сборника, посвященного памяти композитора. Сборник вышел в 1961 г. - увы, без этих записок.
|