Русский народ, старосты нижегородские и воеводы, казаки, литовцы, поляки, немцы-драбанты, татары, мордва.
Действие происходит в 1611 - 1612 годах.
АКТ ПЕРВЫЙ
К а р т и н а п е р в а я
Ночь. Темница в Кремле. Лампада. В окошке за решеткою луна. Гермоген прикован к стене. Слышится дальний католический хор, поющий по-латыни. Бьют далеко башенные часы.
ГЕРМОГЕН. Полночь... Но сон от глаз уходит. Я не ропщу и жду, когда придет сон вечный, и радуюсь, что он настанет вскоре, что не услышу я, как чужеземцы поют заутреню в Кремле. Я не увижу, как погибнет вовсе наш предел российский и настанет царствующему граду конечная теснота. Сон бесконечный, приди, приди и погаси и слух и зренье усталого раба!
Шорох. Плита в полу поднимается, и выходит Илья Пахомов.
ПAXOMOB. Владыко, тише!
ГЕРМОГЕН. Кто ты?
ПАХОМОВ. Нижегородец, сын посадский, Илья Пахомов. Я знаю ход в Кремле подземный, полякам неизвестен он.
ГЕРМОГЕН. Зачем проник сюда, безумный?
ПАХОМОВ. Пришла к нам смертная погибель! Остался наш народ с одной душой и телом, терпеть не в силах больше он. В селеньях люди умирают, отчизна кровью залита. Нам тяжко вражеское иго. Отец, взгляни, мы погибаем! Меня к тебе за грамотой прислали, а ты в цепях, в цепях, несчастный! Горе нам!
ГЕРМОГЕН. Мне цепи не дают писать, но мыслить не мешают. Мой сын, пока ты жив, пока еще на воле, спеши в Троице-Сергиевский монастырь. Скажи, что Гермоген смиренный велел писать народу так: идет последняя беда!
ПАХОМОВ. Идёт последняя беда!
ГЕРМОГЕН. Царь польский Жигимонт отчизну нашу отдал на поток и пламя и посадил к нам сына Владислава. И если не поднимется народ, погибнем под ярмом, погибнем!
ПАХОМОВ. Исполню всё!
ГЕРМОГЕН. Спеши отсюда, на страже немцы. Берегись!
ПАХОМОВ. Прощай, прощай, прощай! (Скрывается)
ГЕРМОГЕН. Не оскудела храбрыми российская земля и век не оскудеет.
(Глухой выстрел).
Боже!
Загремели засовы. Вбегает немец-драбант. Плита поднимается. Из-под неё выскакивают двое драбантов, втаскивают Пахомова со связанными руками.
ДРАБАНТ. Готт фердамм мих!
Входит Гонсевский.
ГОНСЕВСКИЙ. А, поймали птицу!
Вбегает Федька Андронов.
Вот погляди, боярин, как патриарх изменников приваживает по ночам.
АНДРОНОВ. Расстрига он, не патриарх! Изменник королю, заводчик смуты!
ГЕРМОГЕН. Презренный червь.
АНДРОНОВ. (Выхватывает нож.) Ах ты!
ГОНСЕВСКИЙ. Нет, погоди, боярин, ты горяч. (Пахомову.) Кто ты таков, холоп?
ПАХОМОВ. Ты так меня не называй, я вольный человек. А вот другой перед тобою, наш боярин, Андронов Федька, он холоп!
АНДРОНОВ. Пытать его!
ГОНСЕВСКИЙ. Нет, погоди. (Драбантам.) Обыщите, нет ли посланья на груди.
Пахомова обыскивают.
Зачем проник в темницу?
ПАХОМОВ. Хотел я поглядеть, как старика вы держите в цепях.
ГОНСЕВСКИЙ. Ну, добро! Я вижу, что ты боек, хлопец! Мне надоело их пытать и вешать. Эй, приковать его!
Пахомова приковывают.
Сиди же здесь во тьме, гляди на старика до самой смерти. Удвоить караул! Пойдём, боярин. Прощай, чернец безумный!
ПАХОМОВ. Нет, не могу молиться. О чём просить мне бога? Лишь о скорой смерти!
ГЕРМОГЕН. Безумец!
ПАХОМОВ. Луна, луна, за что меня сгубила? Уж я достиг стены, но выдал лунный луч, меня заметили, схватили... Ах, неудачлив я, туда мне и дорога! Но мне невесту жаль. Гонцы найдутся без меня, дадут ей знать, как я, несчастный, пропал из-за луны. Она узнает и заплачет, а я ни плакать, ни молиться не могу! Мне подвиг совершить не удалось!.. Тоска меня терзает!