|
Исаак Дунаевский. "Когда душа горит творчеством..." Пролог к прозрению
(Послесловие)
Вот и все, что Раиса Павловна Рыськина позволила опубликовать... Из 110-ти писем и телеграмм здесь представлены 63, да и то многие из них - в неполном виде... И все же на сегодняшний день - это самое полное собрание писем И.О. Дунаевского к Р.П. Рыськиной. Что же касается ранее публиковавшихся фрагментов (до того, когда они были опубликованы в журнале "Простор"), то они нередко представали перед читателями в изуродованном виде - даже в прекрасном сборнике избранных писем композитора к различным корреспондентам (Л., 1971). В одних случаях подвергался нивелированию стиль Дунаевского - скажем, вместо "Будьте мне здоровы", печаталось трафаретное "Будьте здоровы". В других случаях публикаторы, стремясь сгладить "острые углы", доводили порой дело до абсурда. Например в письме к Рыськиной от 25 апреля 1950 года Дунаевский восклицает: "Вот подлинная романтика жизни, жестокой и неприкрытой!" В упомянутом сборнике "осторожный" М.О. Янковский исправил эту фразу так: "Вот подлинная романтика жизни, жестокая и неприкрытая!" Жестокая и неприкрытая романтика? Есть над чем поломать голову теоретикам романтизма...
Еще один образец манипулирования со стилем и мыслями композитора. 29 апреля 1951 года он пишет: "Современная молодежь много знает из того, что ей разрешается знать, но она многого не знает из того, что нужно знать". В том же сборнике эта фраза предстает в таком убогом варианте: "Современная молодежь многого не знает из того, что ей нужно знать". И таких примеров поверхностного облегчения рассуждений композитора (в угоду конъюнктуре) - десятки. Не говорю уже об изъятии огромных кусков, из-за чего рушился соединительный "мост" между ритмикой разнородных частей и исчезала стройность повествования. Составитель сборника Д.М. Персон мне рассказывал, как порой ему приходилось отвоевывать у редактора Янковского буквально каждую фразу, каждое слово. Редактор беспрестанно восклицал: "Не надо дразнить гусей!", "Это никому не нужно!", "Про Сталина надо выкинуть, иначе зарежут книгу!" и т.п. Парадокс заключался в том, что М.О. Янковский был крупным театроведом, умным и эрудированным человеком и - главное! - другом Дунаевского, автором либретто его оперетты "Золотая долина".
К сожалению, и данная книжная публикация далека от желаемого. Отделив от переписки ее "личную" часть, Р.П. Рыськина невольно лишила читателя возможности судить о величайшем такте Дунаевского в решении некоторых щепетильных вопросов. Из "личной" части здесь публикуются лишь общие рассуждения о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. Разумеется, никаких претензий к адресату у нас быть не может. Каждый адресат волен распоряжаться полученными письмами по своему усмотрению.
Но даже и в урезанном виде письма Дунаевского дают довольно объемное представление о его личности. Мы ощущаем радость и тоску композитора, нас покоряют его проникновенная простота, которая исключает всякую фальшь и рисовку. Он социально воспитывает свою корреспондентку и одновременно сам пытается разобраться в противоречиях "эпохи движения к коммунизму", не замечая подчас, что запутывается в них все больше и больше. Это приводит к "кричащим" противоречиям в оценке отдельных общественных явлений (воспользуюсь приемом В.И. Ленина из его статьи "Лев Толстой как зеркало русской революции"). С одной стороны, банальные рассуждения о преимуществе социалистического строя над капиталистическим, с другой -четкая формулировка лжесвободы, формулировка, приобретающая актуальный характер в наши дни, после распада СССР: "Понятие свободы, с точки зрения омерзительной и похабной культуры... во имя наживы одних немногих и нищеты множества - ведь это понятие свободы уже само по себе уродство". С одной стороны, мелочные переживания по поводу того, что его обходили наградами (по сравнению с другими деятелями искусств), с другой - беспощадная нравственная самооценка: "Все, что мы делаем - это только лишь мучительное приспособление наших способностей к многочисленным инструкциям и передовым статьям". С одной стороны, неимоверная трата сил, чтобы облечь в стройную музыкальную форму беспомощный сюжет "Сына клоуна", с другой - саркастическая и точная оценка примитивных произведений советских писателей, культивируемых свыше. С одной стороны, экспрессивные рассуждения о том, что "радость и утверждение жизни были основными признаками Сталинской эпохи в искусстве", с другой - горькие жалобы на свою "опостылевшую жизнь", леденящий душу вывод: "Мне ужасно надоела моя жизнь, все мои дела, все мои занятия".
|