Этюд восьмой
О братьях наших меньших
Признаться, сей этюд я хотел вначале назвать по-другому: "С необъяснимой нежностью". Примерно так начинается книга стихов Ольги Григорьевой "Летоход". Потом подумал: а ведь с необъяснимой нежностью она пишет не только о "летоходе", но и о многом другом. И решил конкретизировать название этюда, несмотря на расхожесть обозначения.
Впрочем, нежность многих строк поэта вполне объяснима. Она обусловлена добротой её души, которая стремится возвыситься над шлаком бытия и увидеть истинную красоту там, где её не так уж много. Обращаясь в своих стихах к теме наших "меньших братьев", Григорьева как бы хочет возвратить читателя к тем светлым и счастливым мгновениям его жизни, когда близость к родной природе была ему значительно дороже, чем удобства повальной цивилизации с её мнимым превосходством над чистотой прежних духовных ценностей.
Вы хотите знать, как у Григорьевой гармонически переплетается сугубо человеческое с миром живой природы? Прочитайте целиком одно из её стихотворений, которое не имеет названия, но которое можно причислить к необычному жанру камерно-вселенской колыбельной:
Ранняя пташка моя,
Зяблик, лисёнок, сурок.
Век о пощаде моля,
Верю - хранит тебя Бог!
Мой медвежонок смешной,
Ёжик, кузнечик, скворец,
Ласковый и озорной,
Ну засыпай, наконец!
Мой жеребёнок, белёк,
Лучик надежды моей
Пусть нам не будет, сынок,
Чёрных неласковых дней.
Ты распахнёшь новый век,
Словно простую тетрадь.
Умным расти, человек,
Жизнь на пустое не трать!
Что-то бормочешь, сопя,
Сонны глазёнки твои…
Пусть охраняет тебя
Свет материнской любви.
Бесподобная эстетика духовного мышления, основанная на фольклоре! Мать молит Бога о пощаде не только сыну, но и всем зверюшкам и птичкам... Она подкрепляет и обогащает представление ребёнка об окружающем мире, в котором ему придётся жить и где на первом плане будет господствовать мысль о необходимости полного слияния со всем тем, что создано Богом на многогрешной Земле. Именно так надо пробуждать в малом ребёнке способности к углублению чувств при пока ещё виртуальной наглядности
У Ольги Григорьевой зоркий поэтический глаз. У неё птицы кружатся, как чаинки, "в золотом стакане дня", а когда начинают петь на рассвете, то уподобляются божественным поэтам. Влюблённость поэта в синичек породила даже целый цикл стихов. Синица, довольствующаяся малым зёрнышком, никогда не променяет скудную родину на заманчивую сытость чужбины, а если случайно там окажется, то обязательно прилетит назад и принесёт в клювике письмо от зарубежных мнимых счастливцев... Да, крохотная синичка помогает человеку жить, действовать, чувствовать. Но сравнивая синичку с самой собой, Григорьева усматривает в ней ту "лёгкость", которая не всегда украшает человеческую сущность. И в этом - неоднозначность взгляда на стопроцентное тождество человеческой личности и животного мира, ибо если жизнь пролетела беспечной синичкой, то она прожита впустую... И всё же до чего притягателен этот комочек жизни знакомой синички, дарующий мир и покой в смутные времена! Не случайно она прилетает и на кладбище - царство вечного покоя, где по контрасту хочется воскликнуть: "Ах,как славно на свете жить!" Именно на кладбище возникает эта лирико-ностальгическая нота,символизирующая невозвратные радости прошедшей жизни. И потому глубокой печалью охвачено сердце поэта, когда синички исчезли. Наелись отравы в чужом городе? Замёрзли в декабрьские морозы? Бесполезно гадать. Главное, что они прожили "не признавая властей и кумиров ложных". Значит, жили в соответствии со своими птичьими убеждениями. А если убеждения бескорыстны, то за них не жалко и жизнь отдать.
А вот перед нами скворцы, у которых можно научиться неистребимой любви к родным местам: каждую весну они неизменно возвращаются к любимым скворечникам... А вот свиристели, прилетевшие зимой в Павлодар, несмотря на лютую стужу: им неведомы наслаждения тех, кто нежится в богатой постели или азартно пересчитывает прибыльные доллары... В придачу - "белое" короткое стихотворение, написанное вроде бы просто так, но побуждающее о чём-то задуматься:
Это воробей шебуршится в опавших листьях.
Ящерка зелёная вылезла на солнце греться.
Жизнь - она тянется долго. Кончается быстро.
И никуда от этого, увы, не деться.
С вполне объяснимой нежностью Григорьева может написать о маленьком кузнечике, доверчиво прыгнувшем ей на руку. Ведь на исходе лета он обречён уйти в "прожорливую тьму". А спасение ему чудится в человеке. Но и человек рано или поздно уйдёт в ту же тьму. И всё же какое счастье быть хоть на мгновение нужным друг другу!
Я не осуждаю охотников и рыболовов, добывающих пищу для пропитания. Что поделаешь! Так уж устроен мир, что все мы - люди и животные - поддерживаем свою жизнь за счёт другой жизни. Но развлекательная охота, как и развлекательная рыбалка... Здесь я не нахожу слов, чтобы охарактеризовать удовольствие от убийства, которое не совместимо с благородством жизни вообще. Поэтому отсылаю читателя к стихотворению Ольги Григорьевой "Рыба". И если у него не дрогнет сердце при чтении, значит вместо сердца у него в груди просто мотор, перегоняющий холодную кровь.
И, наконец, о самом верном и преданном друге человека - о собаке. Не буду сейчас распинаться на расхожую тему о людской неблагодарности к этому чуду природы, созданному самим Господом Богом для бескорыстного служения человеку, на чьей совести тысячи бездомных псов, страдающих не столько от голода, холода и жажды, сколько от сознания своей отверженности и от тоски, что они вынуждены подавить в себе рыцарские качества и объединиться в стаю злобных мстителей.
Григорьева по этому поводу не прибегает к декларациям. Ей важно ненавязчиво ликвидировать кризис чувств у читателя иным путём. В стихотворении "Собака, рыжая как осень" она с болью описывает сиротливо бегущего пса, безуспешно ищущего пропавшего хозяина. Но обратите внимание, как реалистическая зарисовка оборачивается философским выводом:
О ты, ненужная свобода,
О, одиночества причуда –
Легко бежать среди народа,
Но в никуда и ниоткуда.
И стихотворение волшебно преображается в раздумье над человеческой судьбой: всегда ли мы отдаём себе отчёт, к чему ж стремимся, когда в очередной раз начинаем талдычить о "свободе личности"?
И такое же сочетание реалистической зарисовки с социально-философским выводом мы находим в другом стихотворении – о бродячей собачке, которая подкармливается на таможне и без всяких виз и проверок то сходит в казахский лесок, то прибежит в российскую степь:
Живёт своей собачьей совестью.
Щенята милые у ней...
Верна себе, а не условности,
И всех правителей умней.
Есть здесь что-то от озорной беззаботности, но какой акцент сделан на мысли, что именно у живой природы человеку следует учиться естественному поведению в быту!
И наивысшей кульминации совмещения реального факта с глобальной проблемой Ольга Григорьева достигает в стихотворении "Остров". Собака, перебравшаяся по льду на остров, беспомощно бегает по нему, когда льдину унесло. И бедное животное нуждается в помощи так же, как люди, от которых уплыли духовные ценности золотого и серебряного веков:
Я тоже осталась на острове,
Растаял спасительный лёд.
Толкается льдинами острыми,
Чужое столетье плывёт.
Но я не кричу и не бегаю,
Я с книгой сижу у огня:
Века - золотой и серебряный –
На острове греют меня.
Прохожий? Потомок? Ну кто ещё –
Пошлёт понимания весть,
Оценит со мною сокровища,
Которые спрятаны здесь.
Прислушаемся к этому крику о помощи! Но не будем гадать по Лунному календарю. Ведь в конечном итоге наше духовное спасение не в случайном правителе и тем более не в случайном прохожем, а прежде всего - в нас самих.
|