Этюд третий
В поисках поэтической истины
В современных критических статьях стал фигурировать термин "многостаночность". Причём истолкование его подчас бывает полярно противоположным: для одних он является символом слияния разных ипостасей в одной творческой индивидуальности, для других - признаком скольжения по поверхности, когда художественное и идейное обеспечение литературного текста становится просто невозможным.
Ольгу Григорьеву я бы отнёс к первой категории "многостаночников". В данном случае я имею в виду не формальные факты, когда от стихов она переходит к литературоведческим исследованиям, а от исторического очерка - к обычной газетной информации. Я имею в виду объёмность её стихов в пределах одной и той же темы. В данном случае в тех, которые посвящены поэтическому искусству и коллегам по перу.
Передо мной стихотворение с лирико-публицистическим названием: "Грустные размышления о современной поэзии". О чём же размышляет поэт? О том, что некоторые её коллеги ушли в коммерцию… О том, что другие подались в политику… О том, что третьи, прельстившись магией и экстрасенсными фокусами, пытаются врачевать человеческие души не эмоциональными стихами, а пресловутым биополем… И ещё. Кто-то, устраняясь от болевых проблем времени, заливает свой талант спасительной водкой, а кто-то уходит из жизни совсем, не желая пребывать в мире, где, по словам Чингиза Айтматова, даже горы - и те падают. Стихотворение заканчивается надеждой, что всё-таки вот-вот должен родиться поэт, который спасёт честь погибающего искусства… Банально? Ведь такую надежду выражали многие, в том числе Евтушенко… Однако обратите внимание на концовку. Да, такой поэт обязательно должен родиться, но -
То, что сказать должны мы были, -
За нас не скажет даже Он.
И наше предощущение повтора привычной мысли мгновенно улетучивается. Потому что Ольга Григорьева подняла проблему совершенно в ином ракурсе - она подвергла своих коллег и всех нас заслуженной нравственной пытке: никто НИКОГДА не узнает о нас то сокровенное, о чём могли поведать миру только мы сами, а не будущие гении, которые станут нас судить по новым нравственным понятиям. И вынесут приговор нашей духовной нищете… А мы, ставшие "прахом, пылью", уже никак не сможем оправдаться.
Невольно вспоминается дневниковая запись Александра Ивановича Герцена: "Поймут ли, оценят ли грядущие люди трагическую сторону нашего существования?.. Поймут ли они, отчего мы лентяи, отчего ищем всяких наслаждений, пьём вино? Отчего руки не поднимаются на большой труд? Отчего в минуту восторга не забываем тоски?"
Могут ли рождаться стихи в лихорадке буден, когда в первую смену поэт выполняет функции официального службиста, во вторую - погружается в домашний быт, а в третью, наконец, пытается "отыскать тугую рифму", собирая при этом все силы, чтобы не свалиться от усталости над чистым листом? Тот, кто убеждён, что жизнь и поэзия - это разные вещи, скажет, что нельзя. Но для Григорьевой - "жизнь и поэзия - одно". Поэтому "третья смена" у неё образуется из первых двух. И кто знает: может быть, истинная поэзия действительно рождается из умения романтически трансформировать самые заурядные явления повседневной жизни? Ведь признался Грант Матевосян, что если бы он не пахал землю, не косил траву, не помогал родится телёнку, не прививал дерево, - то и романов бы его не было… А у Ольги Григорьевой даже после "третьей смены", когда наступает сон, стихи "бьются рифмами изнутри, как ребёнок - пятками". Замечательный пример беспрерывной связи с окружающим миром! И справедливый укор тем, кто превратил поэзию в бирюльки, посвятив своё творчество эгоистическому самокопанию.
Стержень поэзии Григорьевой - живая жизнь со всеми отзвуками родной природы. Символом вечного круговорота, неразрывной взаимосвязи природы и поэзии является одно из её стихотворений без названия, которое я хочу привести полностью:
Подобье леса. Заросли ольхи.
Стволы берёз теплы, колюч шиповник.
Подобье жизни все мои стихи.
А жизнь - иная. Кто тому виновник?
О, было б можно заходить, как в лес,
Вот в эти строки и блуждать меж ними
И пробовать на запах, вкус и вес
И каждый звук, и каждой вещи имя.
Пусть будет елью каждая строфа,
Пусть скачут запятые, как лягушки…
И, новый лист, перевернув едва,
Разлечься на полях, как на опушке.
И, запрокинув голову, уснуть,
Примяв края исписанной тетрадки.
Стихи - не жизнь. Но боль её и суть.
Наверно, потому грустны и кратки.
Формально с первых строк уже можно утонуть в пространстве мысли. Судите сами: "Подобье жизни все мои стихи. А жизнь - иная". Если стихи подобны жизни, а жизнь - иная, то где здесь логика? А логика - в зародышевых нюансах, обретающих законченную форму в самом конце. Истинные стихотворные строки могут рождаться только из глубин природы - в соответствии с её дыханием и ритмикой, где главенствует прежде всего примирительная естественность, а не натужный "головной" профессионализм, столь приманчивый для поклонников постмодернизма. И теперь понятно, почему у Ольги Григорьевой стихи - не сама жизнь в нашем понимании, а "боль её и суть". Ибо в боли мы познаём как раз ту суть, при которой тайное знание становится явным.
При всей своей толерантности Григорьева может изречь: "Ведь поэзия - перевод с Божественного на русский". А перевод на французский, казахский, немецкий - это что: уже не поэзия? Но в том-то и дело, что поэт постоянно отучивает читателя от буквализма. Принимать буквально вышеприведённый афоризм может лишь человек с врождёнными вывихами сознания. Григорьевская формулировка - это образная благодарная дань русской поэзии, которая воспитала её как человека и творческую индивидуальность.
Тема поэзии звучит у Григорьевой в разных регистрах, причём эти звуки связываются с определёнными эмоциональными образами. Вот перед нами белый танец июньского пуха. Его гонят метлой, но тополь продолжает бороться за жизнь. И хотя мириады кружащихся точек лягут в землю и сгинут, но что-то ведь прорастёт… Так и кружащиеся поэтические строчки не все сгинут во тьму: какие-то из них прорастут в человеческих душах… Трепетное чувство поэта не обманчиво - даже в самые смутные времена человеческое сердце не теряет способности откликаться на добро и правду.
Откликаться… Впрочем, на эту тему написано особое стихотворение, которое так и называется - "Отклик":
Может, всё-таки услышат,
Может, всё-таки прочтут…
И полюбят, и напишут,
И на помощь позовут.
Ведь важней всего - как воздух,
Печка лютою зимой,
В чьих-то душах просто отзвук,
Просто отклик. Боже мой…
Скорбное, но не безнадёжное ощущение… Ведь уверенность в необходимости своего труда усиливает возможности поэтической деятельности, возвышает её достоинство и поощряет при любых неблагоприятных обстоятельствах. И рождает подлинную свободу чувств и мышления, ту свободу, которая обязательно сопряжена с нравственной ответственностью перед читателями.
И вполне понятно, что среди разнообразнейших существ, которые населяют стихи Ольги Григорьевой, вдруг обнаруживаешь Пегасика. Повторяю: не Пегаса, а Пегасика. Признаться, я прежде никогда не слышал такое уменьшительное имя мифического крылатого коня, друга благородных поэтов. И здесь по-настоящему умиляет сентиментально-трогательное отношение поэта к своему услужливому покровителю:
Я у крылышек спинку ровную почешу,
У Пегасика песню новую попрошу.
Эта выразительная, почти беззвучная форма просьбы настолько полна женского изящества, что очаровывает с полуслова.
В поисках поэтической истины Григорьева избегает постановки открытых проблем - социальных, психологических, политических. Всё это у неё содержится подспудно и озаряется светлым мироощущением. Это отчётливо проявляется и в одной из её "просторовских" публикаций /2009, N 2/. Грозному холоду-государю, подсчитывающему числа в календаре, противопоставляется обычное лето, у которого не бывает чисел. Повтор жизненных впечатлений поэт воспринимает как аванс от Бога: значит, и на том свете есть повторение счастливых мгновений, испытанных человеком на грешной земле. Отсюда - напевный призыв помолиться Богу, чтобы в суете буден не измельчилась душа и не погрузилась бы в темноту…
Вообще весь этот "просторовский" цикл - тихие вспышки лучезарных огоньков, которые рассеивают тьму и встряхивают сознание.
… Здесь шла речь лишь о тех стихах Ольги Григорьевой, где поэтические проблемы предстают лишь, как говорится, общим наплывом. Но у неё немало стихов, посвящённых персонально конкретным творцам от Пушкина до Гундарева. Значит, разговор наш далеко не исчерпан…
|