|
Книги и работы Наум Шафер. "СПАСИБО, СЕРДЦЕ, ЧТО ТЫ УМЕЕШЬ ТАК ЛЮБИТЬ!"
К 115-летию со дня рождения И.О.Дунаевского
Мало кто помнит, что первый классик советской массовой песни, оперетты и музыкальной кинокомедии Исаак Осипович Дунаевский был тесно связан с Казахстаном в период Великой Отечественной войны и в первое послевоенное время. Ансамбль Центрального Дома культуры железнодорожников, которым он руководил, в те годы гастролировал у нас не только в городах, но и выступал на станциях и даже на глухих полустанках. А в Алма-Ате композитор провёл большую работу по части музыкального оформления кинофильма Леонида Трауберга "Актриса". Он обработал и инструментовал мелодии из оперетт Оффенбаха и Кальмана, передав весь нотный материал А.Рябову и О.Сандлеру, которые его использовали в фильме.
И ещё один примечательный факт. Песня Дунаевского "Моя Москва" была впервые исполнена его ансамблем где-то на Дальнем Востоке. Там слушатели просто плакали при исполнении песни. А в Казахстане люди поднимались с мест и слушали творение Дунаевского стоя, как гимн. Секрет прост. Ведь там прозвучали такие слова:
Мы запомним суровую осень,
Скрежет танков и отблеск штыков.
И в веках будут жить двадцать восемь
Самых храбрых твоих сынов.
А казахстанцы в это время находились под потрясающим впечатлением от подвига двадцати восьми героев-панфиловцев: Не казахстанцы ли - самые первые! - стихийно утвердили эту песню в качестве будущего Гимна Москвы?
И ещё один немаловажный факт. Послевоенная оперетта Дунаевского "Вольный ветер" из-за сложности партитуры шла во всех музыкальных театрах с купюрами, даже в Москве, Ленинграде, Свердловске и в двадцати театрах Германии. Наш Семипалатинск оказался единственным городом, где оперетта была поставлена полностью, без всяких сокращений. По этому поводу Исаак Осипович, потирая руки, весело говаривал: "Казахи утёрли нос москвичам, ленинградцам и немцам. Они поставили мою оперетту на казахском языке без единой купюры". Вот так Семипалатинск стал, так сказать, "центральной площадью", с которой впервые полностью прозвучала музыка, которую исследователи творчества Дунаевского поставили в один ряд с лучшими творениями Штрауса, Оффенбаха, Легара и Кальмана.
"Лёгкая" музыка Дунаевского полна такой же глубинностью, как и его письма - истинные литературные шедевры эпистолярного искусства. И в наши дни продолжают оставаться актуальными не только его чудесные мелодии, но и мысли, заключённые в письмах. В первую очередь это касается серьёзных писем о любви. Почему? Да потому что за последние десятилетия у нас укоренилось в быту отвратительное выражение: "заниматься любовью". На самом деле архитектурно заниматься можно лишь сексом. А любовь - это возвышенное состояние всего человеческого организма, процесс зарождения и развития благороднейших чувств и переживаний, романтические попытки осмыслить свою собственную жизнь в сочетании с трепетным отношением к любимому существу, ради которого ты готов на любые жертвы - даже если это "существо" и не достойно подобной жертвы. И ты упорно твердишь: "Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!". Именно в ключе своей бессмертной песенки о сердце, которому не хочется покоя, Исаак Осипович и написал письмо, которое ещё нигде не публиковалось. Но прежде чем рассказать о его истории и адресате, я позволю себе прибегнуть к длинному цитированию, причём заранее предупреждаю, что это - не всё письмо, а лишь его небольшая часть. Итак: "Москва, 25 января 1944 г. Так как ты не выносишь громких и высокопарных фраз, то моё письмо будет очень, очень простым. Оно будет написано житейским жаргоном, хотя, признаться, я не поклонник подобного стиля. Жизнь и её вопросы, возникающие в отношениях двух любящих сердец, всегда должны быть хоть немного приподняты над земным жаргоном, хоть немного опоэтизированы. Так велит любовь и элементарные, узаконенные тысячелетиями словесные традиции. Как жаль, что к образу моей Зои, той Зои, на которую можно было часами глядеть, как на существо поэтически-нежное, приходится обращаться разменным житейским жаргоном. Что ж? Раз утеряны поэзия, прекрасные, хоть и туманные мечтания, то давай будем смотреть на наши отношения через всё упрощающее увеличительное стекло. Так, очевидно, наглядней... Я вынужден здесь развивать подробно те мои мысли, которые ты уже от меня слышала. Но ты не давала мне возможности довести их до конца.
Если посмотреть глазами и чувствами сегодняшнего нашего дня назад, разматывая обратно клубок дней, месяцев и лет, то встанет следующий вопрос: понимая твои мысли и желания сегодня, я недоумеваю, чего же ты добивалась и хотела, например, в продолжение многих месяцев поездки, когда ты сильными ударами по чувству била и терзала себя и меня и наши чувства?
|