И.Дунаевский, Л.Райнль. Почтовый роман.

Н.Шафер. Конец сказки

Как хорошо, что встреча в Москве произошла с таким большим опозданием! И как прекрасно, что в Ленинграде и Свердловске вообще не было никаких встреч! Судьба не допустила преждевременного прекращения переписки - и тем спасла почтовый роман, который в противном случае мог бы и не состояться.

Первые признаки будущего разрыва обнаружились в августе 1949 г., когда перед великим композитором предстала измочаленная женщина в ореоле своей человеческой обездоленности и одиночества. Сердце композитора разрывалось от жалости, но не надо удивляться, что его мужские чувства - молчали. Эту психологическую ситуацию во многом проясняет его письмо к Раисе Павловне Рыськиной, которое было написано буквально за четыре дня до приезда Людмилы в Москву:

"Я хочу верить в дружбу между м[ужчиной] и ж[енщиной], хотя хорошо знаю, что эта дружба условна и что она подвергается многочисленным опасностям. Имея привычку к резкому и беспощадному обнажению своих мыслей, имея привычку говорить честно и откровенно, я скажу Вам об одной маленькой детали. Подчеркивая чистоту моих дружеских отношений к некоторым моим корреспонденткам, я просил в свое время прислать мне фото. Было вполне естественно знать внешний облик этих неизвестных друзей. Я ловил себя на том, что, получая эти фото, я иногда разочаровывался во внешности моих корреспонденток, которых представлял себе другими. И, сознаюсь, это отражалось на моем дружеском "рвении". Я с большим удовольствием писал хорошеньким, нежели некрасивым. Почему это? Очевидно, потому, что в этой дружбе никогда не уничтожается влияние пола и что к дружбе, к душевному влечению всегда должно примешиваться немножко хотя бы влечения физического, связанного с эстетическим восприятием этого друга. О! Это великая и непреодолимая штука. Но об этом довольно! Могу Вам только "в утешение" сказать, что существует дружба и без чувственного влечения. Это дружба "интеллектов""¹.

Беспокойный дух композитора не терпел фальши. Можно ли его укорять за предельную искренность, за "привычку к резкому и беспощадному обнажению своих мыслей"? В художественном мире Дунаевского не было дисгармонии. И, следовательно, нелепо искать в его теории "жестокость", "несправедливость", "кощунство" и т. п.

После грустной встречи в Москве переписка вроде бы продолжала интенсивно развиваться (было несколько замечательных писем Дунаевского, в том числе глубоко эмоциональное письмо о трагедии творческой интеллигенции), но уже начисто исчез любовный трепет, стали преобладать мотивы "бескорыстной дружбы" мужчины и женщины - мотивы, которые не могут долго варьироваться и которые рано или поздно, постепенно затихая, должны умолкнуть навсегда. В письмах Людмилы стал витать образ Смерти...

Как уже было сказано, в прекращении переписки виноваты оба, но основная часть вины невольно ложится на Людмилу: у нее не хватило мужества сменить амплуа, войти в роль уже  д р у г о й  женщины, она цеплялась за прошлое, не сумела перестроить сознание и, обрушивая на композитора упрек за упреком, убивала переписку. Вот образец одного из таких черных "убивающих" писем (от 25-го апреля 1950 г.): вначале Людмила пишет о будущем бессмертии Дунаевского и напоминает, что она сама - "маленький человечек" (унижение паче гордости); потом начинает яриться и, давая выход накопившейся боли, заявляет, что если бы она жила при других условиях, то тоже проявила бы себя; затем просит (вернее, почти требует), чтобы композитор поселил ее в Москве или Подмосковье; далее начинаются длинные выразительные жалобы на бытовые и семейные невзгоды, которые заканчиваются удивительно бестактной фразой: "Вам многого не понять потому, что это нужно испытать на собственной шкуре".

Дунаевский первое время обижался, но не сердился: он жалел Людмилу. "Что же с Вами судьба проделывает?" - горестно спрашивал он. И действительно, у Людмилы было основание не верить в изначальное добро мира: два неудачных замужества, бесконечные болезни детей, безрадостный труд на заводе и на огороде, постоянная нищета в доме, инфантильная доверчивость к жулику, который под видом жениха проник в ее нищий дом и ограбил - забрал последние деньги... Если бы Дунаевский мог предположить, что беспрерывная чехарда неудач закончится страшным пожаром, который уничтожит все ее имущество - без остатка - и при этом погибнет мать! Но композитор не дожил до этого дня... А между тем, чтобы Людмила ожила - как оживает земля после зимней стужи - потребовалась именно такая трагическая встряска...

Если вы заметили орфографическую, стилистическую или другую ошибку
на этой странице, просто выделите ошибку мышью и нажмите Ctrl+Enter