|
Книги и работы Н.Шафер. Нас сблизил Глазунов
(из воспоминаний о Е.А.Седельникове)
Я познакомился с Евгением Александровичем Седельниковым, когда ему было всего 27 лет. Бывший фронтовик, он блестяще закончил учёбу в Казахском государственном университете имени Кирова и сразу же был назначен сначала заместителем, а затем и деканом филологического факультета. А я только что поступил на первый курс и невольно оказался свидетелем его первых шагов в науке, в педагогической и административной деятельности. Наше общение на первых порах имело, можно сказать, анекдотический характер. Дело в том, что вначале я попал в разряд так называемых "экстерников" и не имел права присутствовать на очных занятиях. А в те времена правила соблюдались довольно строго: присутствие студентов на лекциях проверялось почти ежедневно... И вот в разгар какой-нибудь лекции, когда преподаватель импульсивно растолковывает студентам очередной тезис, раскрывается дверь, входит в сопровождении секретарши Евгений Александрович и начинает проверять по списку присутствующих. Неоднократно следовал сакраментальный вопрос:
- А почему присутствует Шафер?
Потом, когда из "экстерников" меня перевели в "очники", этот вопрос стал звучать в другой редакции:
- А почему отсутствует Шафер?
Короче говоря, на некоторое время за мной закрепилось прозвище "Присутствует-отсутствует", и этим прозвищем чаще других меня дразнил мой хороший товарищ Владимир Щербаков, будущий известный художник и поэт.
А Евгений Александрович время от времени вызывал меня "на ковёр" в свой кабинет. Помню иронический блеск его глаз, когда, не повышая голоса, почти шёпотом, он распекал меня за пропущенные лекции, так сказать, "по уважительным причинам". А причины действительно были уважительные. Раз в неделю, по понедельникам, я брал уроки композиции у Евгения Григорьевича Брусиловского, и в этот день я уходил из университета сразу же после первой лекции. И здесь нужно отдать должное Евгению Александровичу: неукоснительно следуя инструкциям и строго соблюдая их, он никогда не превращался в догматика: всегда помнил, что нет правил без исключения. Когда я ему объяснил, что каждый понедельник, с двенадцати до часа, я занимаюсь у Брусиловского (или у него дома, или в консерватории), он широко развёл руками и уважительно воскликнул:
- Ну-у-у... Раз вам выпала такая честь, то давайте что-нибудь придумаем. Случай исключительный...
Не каждый бы так отреагировал. Дело в том, что Седельников был, оказывается, пикантным меломаном. Не хочу сказать ничего худого о других любимых преподавателях, но Евгений Александрович был единственным, кого я мог встретить в оперном театре или на филармоническом концерте. А наш разговор о Брусиловском закончился таким образом.
- Угадайте,- сказал Евгений Александрович, — кто из русских композиторов мой самый любимый?
Я стал бойко перечислять с вопросительными интонациями: Глинка? Чайковский? Мусоргский? Рахманинов? По мере моих перечислений лицо молодого декана всё больше и больше мрачнело... Наконец, он сказал:
- Несомненно, все композиторы, которых вы назвали, великие. Без них нельзя представить русскую классическую музыку. Но скажите: откуда взялся такой стереотип? Одна и та же обойма при перечислении великих... Других композиторов не было, что ли?
- Может быть, Даргомыжский? — осторожно спросил я. - Или Римский-Корсаков?
- Имена из той же обоймы,- грустно ответил Седельников.
- Тогда, может быть, кто-то из сочинителей прекрасных бытовых романсов: Варламов, Гурилёв, Булахов...
- Глазунов!! - вдруг выкрикнул декан. - Почему вы не вспомнили про Александра Константиновича Глазунова? Он что - не великий? В нашем оперном театре регулярно идёт его балет "Раймонда". Неужели вы ни разу не соизволили его посмотреть и послушать?
- Помилуйте, Евгений Александрович,- я пять или шесть раз смотрел и слушал "Раймонду". Чудесная музыка, море удовольствия...
- Вот видите, - уже тихо ответил Седельников, и я заметил, так у него потеплели глаза. - Почему же вы не назвали этого изумительного композитора?
- Так ведь вы уже ответили, Евгений Александрович, - рассмеялся я. -Обойма. Привычка к старой обойме...
- А его симфонии вы хорошо знаете?
- Только четвёртую. Её часто передают по радио. Уже с самых первых тактов она захватывает в плен... Помните, как в первоначальной теме нежно звучит английский рожок?
- Ещё бы! А как в этой теме волшебно сочетаются русские и восточные интонации? Просто чудо... Но знаете, я очень люблю ещё и его пятую симфонию. Она вам знакома?
|